Так или иначе, все готовились к первой пахоте. Мужики с нетерпежу ходили на колхозное поле.
Общее собрание колхозников шло в клубе третий час. Все молчали, говорил один председатель. В сторонке сидел партактив, смотрел на народ по-хозяйски. Бабы крутили в руках платки. Мужики елозили, перебранивались, бурчали поправки к словам председателя, но тихо, воровато. Соседи кивали одобрительно, но на убийственный оклик: «Вопросы есть?» — никто вопросов вслух не обнаруживал.
— Теперь пятый вопрос на повестке дня, — заглянув в бумажку, вспомнил председатель, — Тихон пиши. Сорин, где твоя жена?
Все замолчали, как замолкает муха, которую прикрывают ладонью.
— Сорин, ты здесь, я не вижу?
— Да, здесь, — раздалось несколько голосов, — Здеся он.
— Вот, товарищи, нам уже это надоело, вот чего. Сколько раз тебе говорить, тунеядцам не место, понимаешь, в нашем обществе. Так наша страна далеко не уйдет.
Председатель, пружиня на длинных не по-мужски тесно поставленных ногах, озадаченно сдвигал мохнатые рыжие брови, потом резко поднимал их ровными длинными дугами.
Василий Никанорович еще тверже уселся, еще шире расставил ноги, еще дальше поставил на них локти.
— Оно тебе очень надо? — проскрипел себе под нос, — Я тебя трогаю?
Он абсолютно был уверен, что станичникам дела не было до его Елизаветы, противостояние у него было не со станичниками, а с Управой. Не желал он, не желала Елизавета глупой работой заниматься: колхоз шестой год, как из мора вылез, еле-еле сводил концы с концами, а по его личному наблюдению, станичникам от этого колхозу проку было мало, разве что даровая продукция райцентру. Так-то сами себя кормили, с огорода, да с наделов, у кого они еще остались.
— Весна на носу, нам рабочие руки нужны, — кричал председатель, Товарищи, да что же это за вредительство. Тихон, пиши: я буду ставить вопрос перед нужными органами. Пусть этому дадут значение!
В зале немного расшумелись задние ряды. Василий взмок, растянул ворот. Он давно ждал этого нападения. Давно ходил на собрания, стараясь не попадать на глаза председателю.
— Ну чего ты, Петруша, взъелся-то? — пробурчал он уже громче.
— Я тебе попрошу без того… без этого, не переходить на личности, растерянно проговорил председатель — Петр Савельевич Ярмошко, которого Василий в детстве за чуб таскал и плавать учил, — Ты многое себе позволяешь.
Зал шуршал смешками, но замолчал, когда Ярмошко сосредоточился и выпалил:
— А ты лучше сам скажи, где ты трактора собираешься доставать, которые разобрал по осени?
