Баронесса выслушала ответ и ждала еще чего-то, но Стас молчал. Тогда она обратилась к Вике и Жаку, нахмурив нарисованные брови. Она спросила их о чем-то, те робко отвечали, помотав головами. Баронесса резко и недовольно подняла подбородок и указала им на Стаса, велев Якобу перевести.
Якоб помялся и неожиданно начал говорить от своего лица:
— Вы не знаете… Мы не сказали вам. Госпожа баронесса просит, — он, как мог, смягчил тон, — просит нас быть с вами откровеннее. Ведь Виктория родилась и до четырнадцати лет жила в Кубане, потом в Хоужоке.
Стас сперва не понял. Якоб говорил с акцентом, немного ломая правильность произношения, смягчая согласные и выдумывая дополнительные ударения. Поэтому Стас решил, что этот Кубан — это какое-то местечко в Бельгии, родиться в котором означало для бельгийцев что-то особенное.
Он взъерошил пятерней короткие волосы над виском, припомнив, что завтра Якоб будет делать ему прическу, и чуть было не спросил, что ему теперь делать и почему все наблюдают за его реакцией.
— Виктория, — продолжил Якоб, — Вика не только фламандка, фламандская художница. Она еще и русская.
— Казачка, — Виктория резко встала и подошла к окну, — с Кубани.
Якоб опустил глаза. Он сильно нервничал и боялся посмотреть на жену. Она снова вернулась и села рядом с баронессой. Стас водил глазами и ничего не понимал, он смотрел то на Викторию, поджавшую губы и пытающуюся так улыбнуться ему, то на баронессу, забравшую руку Вики в свои ладони.
— Все в этом мире очень сложно, люди придумывают сотни барьеров для того, чтобы счастье достигалось большим трудом. Слава Богу, они не стреляют в птиц, которые перелетают из одной страны в другую свободно, не зная про границы. Эта женщина, — переводил Якоб, — то есть, конечно, Виктория, русская девочка прошла концлагерь, войну, обрела счастье и теперь не имеет возможности повидать родных, потому что у вас есть КГБ.
— Я расскажу вам, Станислав, — вдруг сказала Виктория, — я все вам расскажу. После, хорошо?
Ему показалось, что она глядит на него немного виновато, и ему стало стыдно. Он не мог себе объяснить, что происходило с ним, но вдруг почувствовал, что перед ним «своя». Он вдруг открыл ее для себя, понял, как если бы открыл сейчас эту картину и вдруг увидел, что ее нарисовал он сам.
Стас медленно встал и пошел к выходу. Виктория, не мигая, смотрела на него. Азаров подошел к большому белому квадрату близко-близко, почти вплотную, и стал медленно стягивать покрывало.
