– Ты как-то сказал: что сегодня – наука, завтра – предрассудок. А может, нынешнее суеверие завтра станет наукой. Ты над этим подумай.
– Храни нас господь от философствующих полицейских! – фыркнул Дионисио. – Тебе полагается быть жестоким и тупым.
– Ты ведь и в бога не веришь, – парировал полицейский, – так что от меня он тебя не спасет. Все понял, выезжаю за «галстуком». Отгоняй стервятников.
– Ясно, – сказал Дионисио. – Пока, увидимся.
Он порылся в бельевой корзине с грязным бельем и вытащил, что почище. Оделся и вышел в сад взглянуть на тело. Скорченный юноша в окровавленной голубой рубашке. Без ботинок, в модных брюках с ремнем из воловьей кожи; судя по лицу, в нем было намешано столько кровей, что происхождение не определишь. Черные волосы лоснились от блестящего дешевого геля, из прорези в горле нелепо торчал язык. Дионисио вспомнил, как его выворачивало наизнанку, когда он увидел это впервые, и подумал, что пугающе быстро свыкся со зрелищем. Он нагнулся и смахнул муравьев, что карабкались по лицу покойника, забирались в рот и семенили обратно, а потом швырнул камнем в стервятника, с шумом неуклюже усевшегося на сосну.
– Сукин ты сын! – заорал Дионисио с внезапной яростью и понял, что расстроен больше, чем полагал. Взглянул на часы: он снова безнадежно опаздывает на занятия. Интересно, поверит ли директор колледжа этому странному оправданию – в саду опять обнаружено мертвое тело. Дионисио сел, привалившись спиной к дереву, и донимал грифа, бросаясь в него камушками, пока не приехали Рамон с напарником. Они прошли в калитку, натягивая желтые кухонные перчатки.
– Привет! – сказал Рамон. – И снова чудесное начало прекрасного дня.
Дионисио улыбнулся давнишнему школьному приятелю, который непостижимо предпочел стать полицейским, чем привел всех друзей в ужас. Они в глаза называли его «кочинильо»,[2] но он воспринимал прозвище без обид и обычно платил той же монетой.
– Как поживает наш маленький Сократ? – спросил он.
– Слегка притомился от «галстуков», – вяло улыбнулся Дионисио. – Почему они вечно их сваливают у меня в саду, а не еще где-нибудь?
– Либо считают, что тебе требуется легкая встряска, и милостиво ее обеспечивают, либо ненавязчиво предупреждают. Я за вторую гипотезу.
– Предупреждают? – переспросил Дионисио.
– Не прикидывайся. Понимаешь ведь, я о твоих письмах говорю.
– Вряд ли они того стоят. Кстати, откуда ты про них знаешь?
– Знают все, включая меня, потому что я, хоть и кочинильо, читаю умные газеты. Скажем, «Прессу». Поверь, бывают наркодельцы, которые тоже ее читают. Ты местная знаменитость. Больше никто здесь в солидных газетах не печатается, тем более регулярно. Найдется немало людей, которым хотелось бы, чтоб ты заткнулся и не лез в чужие дела. – Рамон приподнял бровь и постучал себя по носу. – Это и мой тебе совет, приятель. Иначе закончишь, как наш дружок – с языком в симпатичной дырочке на шее.
