В одно мгновение Тамара перестала быть не только любимой и желанной, но даже и красивой. И эти ее губы, этот хищный оскал, которым Кирилл еще так недавно восхищался и даже гордился, которым никак не мог налюбоваться, вдруг показался ему отвратительным, тошнотворным. Господи, неужели он мог любить эту женщину?! Любить?! Нет, полноте, о какой любви может идти речь?! Да он же никогда ее не любил, никогда, ни единственного денечка. Просто думал, что любит. Но как же он мог хотя бы думать, что может любить эту женщину?!
И все чаще, все назойливее звучали в памяти звуки пляжа. Все громче плескались о каменистый бережок небольшие волны, поднятые купающимися, все звонче раздавались удары волейбольного мяча о руки игроков. И неясным шумом врывались в этот неровный пляжный гомон девчоночьи голоса, такие излишне громкие и резкие, такие раздражающие, что помимо желания хотелось оглянуться и увидеть источник этого шума. Увидеть среди оравы девчонок-малолеток одну, так резко выделяющуюся непохожестью на их фоне.
Девочка-одуванчик. Маленькая, излишне худенькая, с остренькими локотками и коленочками. И белыми-белыми волосами. Девочка-одуванчик.
Да, именно так он окрестил ее про себя при первом же взгляде. Девочка-одуванчик. Потому что была она худенькая, как стебелек, но не только поэтому — мало ли худеньких девчонок вокруг? И не столько из-за совершенно белых волос. Она вообще вся была белая, даже нет, белесая. Ни бровей не было заметно, ни ресниц — только крупные веснушки разбросаны на круглом белом лице да маленькие пухленькие губки бантиком. А еще… А еще Кирилл назвал ее Одуванчиком за мелкие-мелкие ее кудряшки. И были эти кудряшки такими легкими, как пушинки, что при малейшем же дуновении ветерка разлетались в стороны, как парашютики одуванчика, так и норовя оторваться от корней и улететь прочь вслед за ветром.
А потом в памяти всплывал тошнотворный запах помидоров и сливочного масла…
Света… Как замечательно подходило ей это имя! Белокожая, беловолосая — каким еще именем могли ее одарить родители? Только Света, Светлана. Потому что ее почти прозрачная кожа и столь же прозрачные волосы совершенно не задерживали свет, и он струился сквозь них, приобретая лишь легкий сливочный оттенок. Сливочный… Оттенок сливочного масла…
Нет, и сливочное масло, и помидоры остались в прошлом. Раньше Кирилл обожал помидоры, мог есть их где угодно, как угодно и с чем угодно, в совершенно невообразимом количестве. Раньше… Ровно до тех пор, пока из-за них не случилось непоправимое. Если от помидоров можно было отказаться навсегда, то со сливочным маслом дела обстояли много хуже. По возможности Кирилл от него отказывался, заменяя или растительным, или майонезом. Но иногда сливочное масло заменить было невозможно, как, например, в картошке-пюре или варениках и пельменях. И тогда Кирилл ел без аппетита, едва ли не затыкая нос, дабы не чувствовать этого удушающе-отвратительного запаха.
