От таких разговоров Тамара краснела и бледнела, не знала, куда прятать глаза, а девчонки откровенно веселились. Это происходило уже неоднократно, и Тома, как могла, всегда пыталась свернуть разговор в другое русло, довольно неуклюже переключаясь на иную тему, но Люда с Мариной, раззадорясь, специально во всех подробностях, смачно расписывали свои похождения. Казалось, от этих разговоров, равно как и от Тамариного смущения, они получали не меньшее наслаждение, чем от самого обсуждаемого процесса. Но вот что теперь, после потери девственности, было странно для Томы — они никогда не говорили о боли. Так, вскользь упомянули когда-то о неприятных ощущениях при дефлорации, и напрочь об этом забыли, на все лады расписывая феерические ощущения от секса. Почему же у Тамары все не так, как у подруг? Почему же она, вместо фантастической приятности, испытала от близости с Владом только адскую боль? Да и вообще, какая может быть приятность, когда огромный кол вбивают тебе между ног, разрывая все внутренности, буквально калеча? Какое удовольствие можно получить, когда этот кол словно прибивает тебя к кровати, как к позорному столбу? Какое наслаждение лежать голой задницей в луже крови?!!
Пожалуй, все-таки хорошо, что Влад не звонит. Ее позор останется с ней. Она никому не скажет о нем, никто не узнает. Если не скажет Влад. Но ведь он не скажет? Он ведь порядочный мужчина, он не посмеет никому рассказать… А вдруг посмеет? Какой позор, Боже! Ну почему же он не звонит?! Негодяй, мерзавец, любимый…
Как вовремя отцу подарили дачу! Ведь и сейчас еще, в конце октября, родители каждые выходные ездят туда, продолжая освобождать землю от мелкого кустарника. За все лето удалось очистить только пол-участка и теперь родители спешили до заморозков сделать как можно больше, чтобы весной заложить дом. Все их мысли и разговоры крутились вокруг дачи, иначе Валентина Ивановна непременно заметила бы перемены в поведении дочери.
В тот вечер, когда Тома приехала с базы после закрытия сезона, родителей еще, слава Богу, не было. Иначе они бы непременно обратили внимание на нездоровую бледность дочери, ее скованные болью движения. Тамара быстренько залезла под душ, жуя на ходу бутерброд (ведь не ела ничего с вечера пятницы!) и едва успела залезть под одеяло, как в замке заворочался ключ. Родители решили, что дочь уже спит и не стали ее будить. Наскоро перекусили втроем и тоже легли спать. (Надю на выходные отправляли к тому самому двоюродному брату отца, забирая на обратном пути домой — не оставлять же двенадцатилетнего ребенка одного дома.)
