Эту Юльку, как ни раздражала его порою ее чрезмерная обидчивость, он тоже любил. Но не мог чувствовать себя с нею свободным и расслабленным. Приходилось постоянно пребывать в напряжении, контролировать каждое свое слово, каждый жест — как бы ненароком не обидеть. Хуже всего, что он никак не мог предвидеть, что именно может оскорбить чувства будущей мамочки. Как ни старался, а пару раз за вечер приходилось умолять Юльку о прощении неизвестно за что.
Не в силах идти дальше, Бахарев свернул к соседнему дому и присел на скамейку чуть поодаль подъезда. Хорошо, что сейчас не лето, иначе этот финт ему бы не удался из-за бабушек-старушек, вечно занимающих все лавочки в округе.
Он даже не стал стряхивать мягкий холмик свежевыпавшего снега, так и сел на него. Тот забавно хрустнул под тяжестью. В лицо летели мелкие колючие снежинки, Вадим морщился, уворачивался от них, но продолжал сидеть. Вот еще немножко, еще хоть чуть-чуть. Приятно было отбросить все эти "нельзя": здесь, на скамейке под чужим домом, все было можно. Почти все. Можно хмуриться, не опасаясь, как бы кого не возмутила твоя недовольная физиономия. Можно тихонько, в пол-голоса, выматериться себе под нос:
— Твою мать! — ни к кому конкретно не обращаясь, лишь выражая глубоко отрицательное отношение к окружающему непотребству.
На работе расслабляться тем более нельзя. Сожрут, и косточками не подавятся. Не коллектив — гадюшник. И главное — каждый прекрасно знает, что происходит, и всех это безумно забавляет.
— Твою мать!!!
Весело! Им всем весело! И хоть бы кто-нибудь задумался, что может оказаться в точно таком же положении.
По всему выходило, работу нужно срочно менять. И как он, идиот, сразу не догадался, чего она добивается? Надо же, еще радовался — какая замечательная начальница: чуткая, заботливая, благожелательная. Особенно учитывая окружающие новичка равнодушные, а то и откровенно злобные лица, Чуликова казалась ему едва ли не ангелом.
Подумать только — даже первые ее хищные намеки принял за проявление душевного благородства! Она его то по головке погладит, то, стоя на его спиной и склонившись к монитору, нежно на плечико облокотится. Или в кафешке за обедом невзначай прохладную свою ладошку поверх его руки положит. Вадиму же во всем этом виделась лишь дружеская поддержка: не робей, мол, я всегда рядом, в случае чего и помогу, и подстрахую…
Собственно, он и до сих пор еще не на все сто процентов был уверен в хищности натуры Чуликовой. Но процент этот неумолимо подбирался к сотне. Если и оставалась еще какая надежда на то, что он слишком превратно понял все ее намеки и ухищрения, то таяла она с каждым последующим днем.
