Семь красавиц | страница 25



Ночь разбрызгала по-царски мускус черный свой,
Шах у той весны Кашмира сказки попросил —
Ароматной, словно ветер/, что им приносил
Пыль росы и сладкий запах от ночных садов, —
Попросил связать преданье из цветущих слов,
Из чудесных приключений, что уста слюной
Наполняют, приклоняют к ложу головой. 
Вот на мускусном мешочке узел распустила
Та газель с глазами серны и заговорила:
«Пусть литавры шаха будут в небесах слышны
Выше четырех подпорок золотой луны!
И пока сияет небо, пусть мой шах живет.
Пусть к его ногам покорно каждый припадет.
Пусть не будет праздно счастье шахское сидеть,
Пусть он все возьмет, чем хочет в мире овладеть!»
Восхваленье кончив, пери — роз кашмирских куст –
Начала бальзам алоэ источать из уст.
Рассказала, взор потупя в землю от стыда,
То, о чем никто не слышал в мире никогда.

Сказка

«Мне поведал это родич царственный один,
Величавый старец, в снежной белизне седин:
«Некогда сияла в сонме райского дворца
Гурия с печальным складом нежного лица.
Каждый месяц приходила в замок наш она,
И была ее одежда каждый раз черна.
Мы ее расспрашивали: «Почему, скажи,
В черном ты всегда приходишь? Молвим: удружи
И открой, о чем горюешь, слиток серебра?
Черноту твоей печали выбелить пора!
Ты ведь к нам благоволеньем истинным полна;
Молви, почему ты в черном? Почему грустна?»
От расспросов наших долгих получился толк.
Вот что гостья рассказала: «Этот черный шелк
Смысл таит, имеет повесть чудную свою,
Вы узнать ее хотите? Что ж, не утаю,
А от вас расспросов многих я сама ждала..,
Я невольницею царской некогда была.
Этот царь был многовластен, справедлив, умен;
В памяти моей живет он — хоть и умер он.
Скорби многие при жизни он преодолел
И одежду в знак печали черную надел.
«Падишах в одежде черной» — в жизни наречен,
Волей вечных звезд на горе был он обречен.
Весел в юности — печальным стал он под конец.
Смолоду он наряжался в золото, в багрец;
И за ласку и радушье всюду восхвален,
Людям утреннею розой улыбался он.
Замок царский подымался до Плеяд челом.
Это был гостеприимный, всем открытый дом.
Стол всегда готов для пира — постланы ковры.
Гостю поздней или ранней не было поры.
Знатен гость или не знатен, беден иль богат —
Всех равно в покоях царских щедро угостят.
Царь расспрашивал пришельца о его путях,
Где бывал и что изведал он в чужих краях.
Гость рассказывал. И слушал царь его рассказ,
До восхода солнца часто не смыкая глаз.
Так спокойно, год за годом мирно протекал.
От закона гостелюбья царь не отступал.