Я начал специально не очень-то осторожно вылезать из гамака и произнес негромко «проверочную» фразу:
— Черт! Сыро-то как.
— Что? — сонно спросил Реет. — Вы куда?
— Я… мне нужно… по малым делам, — сказал я, вдруг напрягшись. Разбудил-таки Реста.
— А-а, — сказал он полусонно. — Возьмите фонарь. — Он засветил его, чтобы я мог перешагнуть его гамак, и я увидел рюкзак. Я взял из рук Реста фонарик, прошептав: «Стоит ли, я недалеко, рядом». Он что-то пробормотал в полусне, и я, опустив фонарик вниз, сделал несколько больших шагов и тут же выключил его: меня-то стоящие на постах не должны были видеть. Сами они, выбирая свои точки еще вечером, явно стояли на таких участках один по отношению к другому, когда между ними не было ни одного ствола, чтобы видеть точечки соседних фонарей. Делая очень осторожные шаги вперед, нащупывая руками деревья и обходя их, я наконец разглядел две точки фонариков соседних постовых — ровно посередине между ними я и должен был пройти. Зная, что Реет уже, а часовые еще меня не слышат, я пошел быстрее, вытянув руку вперед и нащупывая то пустоту, то ствол дерева. Постепенно я подходил к линии между часовыми все ближе и ближе. Сердце, с которого у меня «свалился камень», когда я установил связь с Ир-фа, теперь бешено колотилось. Конечно, «бросся» за мной Реет (кстати, без фонаря) и найди он меня, он бы не разгадал мой замысел (ну, заблудился мальчик и заблудился), но тогда мой план полетел бы ко всем чертям. «Погони» я не слышал. Я снова «успокоился», не упуская из вида светящиеся точечки впереди, слева и справа от меня, и из-за того, что опасная прямая линия между часовыми была совсем рядом, пошел крадучись. «Замысел» выглядел простым: пересечь эту линию и начать уходить все дальше от лагеря, забирая не очень резко, но влево, а потом и совсем резко влево, и выйти к самому краю леса перед Тарнфилом. По ощущению я пересек эту опасную линию и начал чуть забирать влево; снова замелькал, скрываясь за деревьями и вновь появляясь, левый от меня фонарик часового; слегка загибая влево, я немного приблизился к нему и вдруг, остановившись на секунду, увидел, как его фонарик дернулся, качнулся немного и будто упал в траву, и услышал полуявный не то вскрик, не то хрип какой-то и замер. Не знаю, как назвать это чувство, возникшее у меня в темноте, — интуицией, догадкой, но чувство это было ясным и четким, с оттенком уверенности, я ощутил, не оборачиваясь, что нечто подобное одновременно происходит и с соседним «фонариком», и стараясь сохранить правильное направление к первому часовому, твердо «двинул» вперед, внезапно вспомнив и начав негромко насвистывать песню, которую я слышал, сидя за столом в окружении политоров с темными гордыми лицами. Я сделал в выбранном направлении, вероятно, шагов сто, продолжая насвистывать, и не удивился, хотя и вздрогнул, когда кто-то жестко положил мне на плечо руку, и тогда я спросил:
