— Красивая какая птица. Спряталась в ветках на дереве. Вот прелесть!
Квистор улыбнулся мне (тем более я продолжал быть с игрушками в руках), я стал к папе и квистору спиной, внимательно слушая разговор и рассматривая «птицу». Я решил подбавить еще жару и, держа медведя под мышкой, со звездолетом в поднятой руке, сделал пару кругов по кабинету, жужжа будто двигатель звездолета. Потом я пронесся совсем рядом с квистором со звездолетом в руках, на котором теперь верхом сидел медведь с пушистым хвостом. Я «совершил» мягкую посадку звездолета возле края оконного стекла, вернулся к столу без игрушек и с жаром сказал квистору, что мы с папой очень хотим оставить себе на память снимки: мы в кабинете квистора вместе с самим улем Горгонерром. Он сказал, конечно, снимайте, уль Митя, — какие разговоры. Я занялся съемкой с разных точек, а папа продолжал:
— Теперь о дате отлета. Наше время заканчивается через два-три дня, думаю, что решать наш отлет в спешке послезавтра неудобно вам и как-то даже грустновато для нас. Внутренне очень трудно вдруг сорваться сразу, хочется еще немного побыть вашими гостями.
— Ну, конечно! Конечно же! — воскликнул Горгонерр.
— Пап, передвинь кресло чуть-чуть сюда, для выразительности кадра! — сказал я.
Папа после кивка квистора сместился, и теперь получалось так, что квистор сидел ко мне под некоторым углом, глядя на папу, так что его глаза, и передние, и задний, меня не видели.
— Значит, — продолжал папа, а я отошел с камерой вплотную к окну, к кнопке на нем. — Значит, если мы решим сейчас, что наш вылет будет на третий день, не считая сегодняшнего, это вас устроит, уважаемый уль Горгонерр?
— О да, конечно, — сказал квистор, и пока они с папой рассуждали на предмет того, какое время удобнее для вылета, я непрерывно щелкал камерой, меняя точки, то отходя от окна, то возвращаясь к нему, и в какой-то момент пальцем у себя за спиной нажал кнопку и тут же (пауза — чуть больше нуля) отпустил ее. Быстрого поворота головы мне было достаточно, чтобы убедиться: ура, щелочка есть, как раз для мизинца, даже чуть меньше, лишь бы ветром, лишь бы холодком не потянуло, думал я, лишь бы квистор ничего-ничего не заметил, не почувствовал. Потом я, весело смеясь, и уже вновь с игрушкой, подбежал к папиному креслу, отдал камеру ему, попросил его снять меня с квистором и сказал квистору:
— А мы давайте беседовать, а? Ну, чтобы на снимках было все натурально.
— Охотно, — сказал квистор. — О чем же?
