С Гюрятой шел отряд из ратников и семьи малоимущих мужиков, которые решили поискать счастья на новых местах. Да и места-то были плодородные. Леса, богатые дичью, земля, дававшая сказочные урожаи. Быстро отстроили дома на месте некогда сожженной языческой деревни. Чуть на отшибе, на взгорке, срубили церковь. Рядом с церковью, как гриб, вырос дом священника. Жизнь налаживалась. Священник проводил молебны по усопшим Ярополку и Святовиду.
Прошел год. Пережили зиму, кончился апрель. Близилась Вальпургиева ночь. За неделю до этой ночи Гюрята почувствовал беспокойство. Оно было тем более необъяснимо, что внешних причин для него не существовало. Беспокойство шло изнутри. Все валилось у Гюряты из рук, за что бы он ни брался. Успокоиться никак не удавалось.
В вечер перед Вальпургиевой ночью он рано лег спать.
Всю неделю его мучила бессонница, и он, как обычно, выпил успокоительного отвара из трав.
Жизнь селения с наступлением темноты замирала. Искусственного освещения не существовало, и люди, вставая с первыми лучами солнца, на закате ложились спать.
Гюряте снился сон. Будто открылась дверь и в горницу вошел Святовид. Окруженный свечением, он приблизился.
— Встань, брат, проснись! Возьми меч и иди в церковь. — Он снял тяжелый двуручный меч Гюряты со стены и положил на стол.
— Проснись же! — взяв Гюряту за плечи, он рывком посадил его.
Заспанным взглядом Гюрята обвел горницу. Меч лежал на столе, тускло поблескивая. Тихонько, чтобы не разбудить жену, Гюрята вылез из-под одеяла. Взяв одежду и сапоги, держа меч под мышкой, вышел в сени.
Быстро оделся. Уже отворив наружную дверь, остановился.
Быстро прошел в детскую. Неслышно подойдя к колыбели, посмотрел на спящего сына. Подоткнув одеяльце, Гюрята вышел. Сбежал по крыльцу, замер, прислушиваясь. Ничто не нарушало спокойствия ночи, вокруг царили тишина и покой.
Выйдя из деревни, Гюрята быстро покрыл расстояние до церкви. Не доходя, остановился и осмотрелся. Все было спокойно. В доме отца Михаила было тихо, очевидно там все спали. Церковь темнела рядом. Опытное ухо воина и охотника не улавливало подозрительных шумов. Тем не менее к церкви Гюрята двинулся, ступая мягко, как рысь. Он стоял перед дверями, уже готовый смеяться над своим сном. От его толчка двери медленно со скрипом распахнулись. Тишина и темнота. Лишь дорожка лунного света, падающая от дверного проема, да в глубине помещения, под образом Христа Спасителя, слабо тлела лампада.