— Брюхо давит.
Натягивая на грудь дерюгу, Мирон, запинаясь, проговорил:
— Щупают… Мясо щупают!
— А ты ко мне, рядом. Я плохо сплю, мне все слышно.
И, притягивая к себе его дрожавшее тело, гладила легкой, неслышной рукой загорбок. Бормотала уникшим шепотом:
— Бают: скоро дойдут. Скоро сарт пойдет, а у него хлеба хоть и нету, а Ефимья, грит, — он молоком подкормит. Дай-то Господи. Дойдете хоть… А я-то, поди, так завтрача умру, Мирон.
— Протерпишь.
— Умру. Мне с конского… давит. В брюхе-то как кирпичи с каменки каленые… И тошнит. Рвать не рвет, а тошнит, комом в глотке. Могилу-то выкопать некому.
— Выроют.
— Нету рук-то ни у кого, земля ходячая. Люд.
— Зола!
— Зола, Мироша!.. Думаю, по зиме-то, как дойдем, за Егорку выйти. Там, в Арапии, народ-то, грит Ефимья, черный и без попов. А поди, так попы раньше туда с крысой удрали.
— У тяти едова нету.
— Он про те думат, ты ешь тайком… Дай кусочек, Мироша…
— Нету у меня ничо.
Она теребила ему бороду, чесала пальцем волос на голове и чуть слышно бормотала в ухо:
— Дай, Мироша, кусочек махонький… пососать. Хлебушко-то тепленький на зубах липнет, а язык-то… Дай, Мироша, ей-богу, не скажу. Только вот на один зубок… ххм, хм… кусочек. А потом я помру, не скажу все равно…
Она сунулась головой подле его локтя. Лязгала зубами по рукаву. К утру ее рвало. У лица темнела на земле клейкая, синеватая жижа. Она лизала рвоту… Скорчившись — умерла.
Деревня поднялась, пошла. Мужики, подталкивая плечами, взяли тележку с Ефимьей.
— Схоронишь? — спросил Фаддей, уходя.
Поодаль на земле сидел Егорка, узкоголовый, оставив тонкую губу под жестким желтым зубом.
— Иди, — сказал ему Мирон. — Я схороню…
Егорка мотнул плечами, пошевелил рукой кол под коленом. Запыхаясь, сказал:
— Я… сам… Не трожь… Сам, говорю… Я на ней жениться хотел… Я схороню… Ступай. Иди.
У кустов, как голодные собаки, сидели кругом ребятишки. Егорка махнул колом над головой и крикнул:
— Пшли… Ощерились… пшли!..
Пока он отвертывался, Мирон сунул руку к Надьке за пазуху, нащупал там на теле какой-то жесткий маленький кусочек, выдернул и хотел спрятать в карман. Егорка увидал и, топоча колом, подошел ближе.
— Бросай, Мирон, тебе говорю… Бросай!.. мое… — Егорка махнул колом над головой Мирона. Тот отошел и бросил потемневший маленький крестик…
Егорка колом подкинул его к своим ногам…
— Уходи… мое!.. я схороню…
В лицо не смотрел. Пальцы цепко лежали на узловатом колу…
Мирон пошел, не оглядываясь…
Мальчишки, отбегая, кричали:
