— Думаю, это у меня вряд ли получится, милорд. Знаете пословицу: «Горбатого могила исправит»?
Дэймон печально покачал головой.
— Я должен буду пересмотреть срок твоей службы, Корнби. Напомни мне завтра утром отстранить тебя от твоих обязанностей.
— Да вы уже уволили меня две недели назад, перед самым отъездом из Италии, сэр. Забыли?
— Так почему же ты все еще здесь?
— Потому что я вам нужен. Кто же будет заботиться о вашем благополучии при таком ограниченном штате прислуги?
— Это больше не проблема, — ответил Дэймон. — Вернувшись в Лондон, мы наняли достаточно прислуги.
— Но ведь никто из них не осведомлен так хорошо, как я, о ваших пристрастиях, милорд.
«Да, тут он абсолютно прав», — признался себе Дэймон.
— Сэр, прошу меня простить, — добавил Корнби, — но можно я повешу на место ваш сюртук?
— Ну, разумеется.
И пока Корнби вешал его одежду в гардеробной, виконт неторопливо отпил глоток бренди.
Возвратившись, слуга многозначительно взглянул на бокал со спиртным, который Дэймон держал в руке.
— Мы начинаем раньше в этом году, милорд?
— Нет, мы не начинаем раньше. Я просто решил пропустить стаканчик перед сном.
— Я заказал бочку лучшего бренди, как вы и просили.
— Очень хорошо.
Вообще-то Дэймон редко злоупотреблял спиртным, но раз в год, в день смерти брата, он основательно напивался, тщетно пытаясь залить свою печаль. Роковая дата уже маячила на горизонте. Этот день должен был наступить через две недели, но пока было рановато приступать к обычному ежегодному ритуалу скорби. Дэймону вообще было неприятно, что кто-то ему об этом напоминает, пусть даже этот кто-то и его верный слуга.
— Корнби? — произнес Дэймон, взглянув на слугу поверх бокала.
— Да, милорд?
— Я увеличу твое жалованье в несколько раз при условии, что ты оставишь меня в покое.
— Да мне и так грех обижаться на свое жалованье, сэр. Если не возражаете, я откажусь от дальнейших денежных вознаграждений, только бы иметь удовольствие время от времени досаждать вам своими советами.
— Если бы это происходило лишь время от времени, я бы относился к этому более хладнокровно, — чуть слышно прошептал Дэймон, не скрывая раздражения, хотя оба прекрасно понимали, что он говорит это шутя. Дэймону претило раболепие, с которым большинство слуг пресмыкались перед своими хозяевами-аристократами.
С учтивой невозмутимостью Корнби продолжал стоять перед виконтом, ожидая дальнейших распоряжений, и когда таковых не последовало, осторожно поинтересовался:
