- Так, - склонил голову Ващенков.
- Вчера этот Перегонов с легким сердцем требовал исключить Тосю Лубкову из комсомола...
- Правильно требовал! - заявил Лубков.
- Исключить, когда ваша дочь, товарищ Лубков, собралась бросить школу, значит, оттолкнуть ее от себя к верующим, выбросить ее из нашей жизни. Жестоко?.. Да, но Перегонов не жесток по натуре. Он просто не понимает, мы не научили его этому. Разве не грубейшая ошибка - наша ошибка, моя!
И Лубков вновь вскипел:
- Грубейшая ошибка - потворствовать, спускать, не понимать, что принципиальное, строгое наказание есть своего рода воспитание. Да, да! Если на заседании бюро мне по заслугам влепят выговор с занесением в личное дело, что ж, по-вашему, я должен считать - бюро действует ради одной лишь любви к наказанию? Нет, оно пытается воспитать меня, а на моем примере и других!
- Хотите угрозами заставить думать иначе? Не получится. Угрозами можно запугать человека, он сделает вид, что думает, как вам угодно. Сделает вид, не больше того. Можно палкой поднять с постели больного, но от этого он не станет здоровым.
- Ты бы сел, Юрий Петрович. От твоего мелькания в глазах рябит, - с легкой досадой попросил Ващенков.
Лубков понял, что ему предлагают помолчать, опустился на стул, прямой, с отведенными назад плечами, выпуклой грудью, ладонями, симметрично положенными на колени, - ни дать ни взять божок, нагоняющий страх на идолопоклонников.
Ващенков навалился на стол.
- Рассказывайте.
И я стал рассказывать о наших делах: индивидуализм, разобщающий в школе людей, учеба, основанная на требованиях - выполняй сам, отвечай за себя, атмосфера дискуссий и споров, которая заставит сообща искать, сообща думать, объединит учеников...
Худощавое лицо Ващенкова с большим нависшим носом, как всегда, выражало бесстрастную, вежливую замкнутость, но из темных глазниц неяркие голубые глаза глядели напряженно, пытливо. Человек в человеке, один - обычный, скучноватый, другой - таинственный, не совсем для меня понятный.
Ващенков долго молчал, наконец провел крупной рукой по лбу.
- Что-то похожее я уже слышал... От других учителей...
- Почему другие учителя не должны об этом думать - назрело, - ответил я.
- Да... - Ващенков снова погладил лысеющий лоб. - Двадцать лет работали...
Лубков решил - Ващенков колеблется, ему нужна поддержка, вновь подал голос:
- От лукавого! Пытаетесь достать ухо через голову!
Ващенков встал, протянул мне через стол свою широкую ладонь.
