Она осторожно провела пальцами по его твердым мускулам от плеча к предплечью и ниже, потом погладила грудь. Осмелев от собственной дерзости и от того, как глаза Маклейна затеплились от все возрастающей страсти, она продолжила изучать его тело.
Прикосновение к нему было таким же волнующим, как и его прикосновения к ней. Мужественная красота его тела вызывала в ней трепет. Ее завораживало чувственное соприкосновение кончиков ее пальцев с его кожей.
Внезапно Триона почувствовала, что он замер и не двигается.
— В чем дело?
Он поймал и удержал ее ладонь на своем бедре.
— Я должен держать себя в руках, любовь моя. Не хочу причинить тебе боль.
— Боль?
Ее голос походил на писк.
— В первый раз такое бывает.
Он заметил ее изумление и нахмурился:
— Разве твоя мать ничего тебе не говорила?
— Она говорила мне, что быть с мужчиной, которого любишь, приятно. — Триона закусила губу. — Она сказала, что, когда придет время, мой муж покажет, что и как надо делать.
Хью поморщился, удивляясь девичьей наивности. Почувствовав внезапно свою беспомощность и неумелость, она поспешно добавила:
— Я, правда, видела, как спариваются животные, если тебя беспокоит то, что мне незнакома механика любви.
Он, казалось, был удивлен, потом рассмеялся и поцеловал ее руки по очереди — сначала одну, потом другую.
— Я рад, что ты знаешь хотя бы это. Значит, у нас все получится. — Выражение его лица стало более мягким. — Не хочу, чтобы первый для тебя любовный опыт оказался болезненным. Я слышал, что это может быть неприятно.
— Ты когда-нибудь уже соблазнял девушек?
— Нет, — поспешил он заверить ее.
— Тогда кто тебе сказал?
Он вспыхнул:
— Это не имеет значения.
— И все же?
Хью поцелуем заставил ее замолчать и прекратить расспросы, ответы на которые давать было неудобно, но, как только их губы соприкоснулись, все их мысли улетучились. Триона доводила его до безумия с того самого момента, когда он проснулся и видел, как она выпрыгнула из постели — стройные щиколотки и облако муслина, взметнувшееся вокруг нее. Когда она делала движение, ткань, ласкавшая и обрисовывавшая ее тело с особой четкостью, давала возможность увидеть то длинную ногу, то упругие девичьи груди, то округлое бедро, тотчас же исчезавшие в мягких складках ткани. Теперь, когда он держал ее в объятиях, Хью ощущал каждый дюйм ее тела под ночной рубашкой, и это сводило его с ума.
О, как он жаждал ее! Она была одновременно вызовом, сладостью и чем-то еще, чему он не находил слов.
