Его не было.
В общем, всё это было довольно смешно: я уже как-никак взрослый человек, с фанатизмом мальчишки придавал тому, что найду или не найду какой-то камушек, прямо-таки роковое значение.
Решив поискать под водой, я надел маску с дыхательной трубкой и, погрузив голову в воду, долгое время плавал вдоль берега.
В воде камни были совсем другими. От них исходило разноцветное свечение, и казалось, они чуть дышали своими округлыми боками. Они, казалось, даже понимали меня, и в них было что-то извиняющееся за то, что они не с дырочками. То и дело вокруг меня проплывали крупные рыбы, кстати сказать, совершенно мне не попадавшиеся раньше, когда я специально охотился за ними. Поняв, что, видно, мне не суждено найти куриного бога ни на суше, ни под водой, я решил взять ружье, оставленное на берегу, и поохотиться.
Теперь я уже не смотрел на дно, а поджидал появления рыб, тихонько подгребая левой рукой, а в вытянутой правой держа ружье со спущенным предохранителем. Рыбы, как бы почувствовав изменение в моих намерениях, исчезли. Я уже мысленно проклинал себя и рыб, как вдруг увидел пестрое тело, виляющее над бурными водорослями. Рыба тоже увидела меня и замерла. Я стал было нажимать спусковой крючок, как внезапно в поле моего прицела откуда-то вторглась пара икрастых волосатых ног. Я еле удержал палец на спусковом крючке, почему-то явственно представив, как мой гарпун со свистом врезается в одну из этих аппетитных икр. Пловец нырнул, и я увидел, что он, как и я недавно, шарил по дну. Это был гомеопат.
«Ага, тоже ищет!» — не без злорадства подумал я и поплыл к берегу.
Вскоре рядом со мной, блаженно потягиваясь, улегся гомеопат, и не подозревавший, какой опасности только что подвергались его икры.
— Вам на почте лежит вызов для переговора с Моcквой, — сказал он и добавил с деланно равнодушной интонацией: — А у меня вот что…
В его коротенькой пухлой ручке с топазовым перстнем лежал куриный бог.
Это было уже выше моих сил!
Я сказал «спасибо», хотя в эту минуту мне больше всего хотелось ему сказать, что все гомеопаты — шарлатаны. (Справедливости ради, надо заметить, что вообще-то я этого не думаю.)
Я сложил свое подводное снаряжение и зашагал к почте.
Кто бы меня мог вызывать? Мама? Кто-нибудь с работы?
Она?
Я помнил ее, как помнят мелодии.
В сущности, каждый человек — это мелодия.
Есть люди, одаренные удивительной способностью врачевать и мягко успокаивать других всем звучанием собственной жизни, и люди, одаренные не менее удивительной способностью раздражать бестактностью самого факта своего существования.
