— Здесь нету духана, милай!
Человек выпил воды и, проведя мокрой рукой по лбу, спросил:
— Ты Кочерга. Илья Александрович, будешь?
— Я.
— Письмо тебе.
— От кого ж письмо?
— От меня письмо. Сдавайся!
— Спалишь иначе?
— Зачем палить? Мужики засудят!
— Надоел я мужикам? Я — не конокрад, а, сказывают, разбойник, — сказал Илья.
В голосе его Филипп услыхал усталость и тревожную гордость. Филипп сказал с горечью (да он и на самом деле чувствовал горечь — то ли от усталости, то ли от чего другого):
— Надоел! Замучают тебя мужики. Лучше мне сдавайся!
— С мужиками приехал? — после короткого молчания спросил его Кочерга.
Филипп промолчал. Илья одним глазом повел на горы. Опять помолчали. Илья сказал с расстановкой:
— В избу, что ли, зайдем поговорить?
— И зайдем, если хочешь. Покажи дорогу.
Выбежали двое детей, черноглазых, похожих на цыган. Они с любовью смотрели на отца. Филипп поманил их пальцем, хотел было сказать: "Зачем ты их тут держишь?", но дети прервали его криком: "Тять, ты его убей!" И этот возглас и эти черномазые дети — все это походило на сказку о Соловье-разбойнике. В сенях пахло капустой и вениками, и в загоне мычал теленок. Глядя на черноглазых детей, которых гладил Илья, Филипп почему-то подумал, что жена-то, должно быть, у Ильи и впрямь раскрасавица. Илья сконфуженно улыбнулся и, раскрывая дверь в избу, сказал:
— Жена их глупостям всяким учит. В школу пора, да далеко, видишь, живу. В избе-то веселей разговаривать, а?
— И в избе тебе меня не кончить, — вдруг резко сказал Филипп.
Илья вздрогнул и угрюмо улыбнулся:
— Что ты — заговоренный? Да и зачем мне тебя убивать? Пустяки про меня болтают, а я скотоводством живу, — и он указал в окно на коров, бродящих на необычайно зеленом лугу.
Филипп сел за стол. Вошла черноглазая рослая женщина и, скрестив руки на животе, остановилась у порога. На ней была длинная шаль с рваными кистями и туфли на высоких каблуках. Она смотрела на Илью со злостью. Тот ей махнул рукой — "уходи, дескать!", она все стояла, и лицо ее лишь сжалось так, как будто она приготовилась к удару.
— Жена, что ли?
— Жена, — глядя в сторону, ответил Илья.
— Квасу не принесет?
— Квасу? Какой же тебе на Кавказе квас? Здесь вино пьют.
— Как же ты — без квасу?
— У меня-то квас есть. Даша, принеси ему!
Женщина вышла. Филипп вынул из-за пазухи револьвер и положил его на стол. Илья все еще смотрел в окно.
— Это — не против тебя, Кочерга; это — против твоей души, для охраны, чтобы тебя мужики не усамосудили.
