Мы — из дурдома | страница 12
Самый фундаментальный вопрос нравственной философии таков: «Что-нибудь значит мое существование или нет?» Он возникает тогда, когда сознание сталкивается с неумолимостью смерти. От этого вопроса меня и пытались излечить, как вы уже, надеюсь, поняли. Не убили, но контузили. Ничего, впрочем, опасного, лишь в устной речи я стал не к месту вворачивать «да».
Теперь я живу по установке «ни дня без строчки». На улицу почти не хожу, не окисляюсь. Ногами почти не пользуюсь. Я гоню три заказа сразу, я зарабатываю тьму денег, месье Дюма. Сегодня у нас какое число, многоуважаемый мусью де Бальзак? С утра, видите ли, я должен выдать лист нового романа. Первый роман — это тот, который вы видите перед собой. Второй роман называется «Отстрел красноголовых комиссаров». Со временем внутреннее состояние субъекта свободной воли начнет соответствовать внешнему пространству, и я путаюсь в них, как бабочка моли в платяном шкафу.
«Что поделаешь, да, друг Ипатекин, — говорю я коллеге Фролу мысленно, — если Бог создает нас, светлых людей-дураков, для жертвенного, да, заклания подонками? Глубоко несчастны были, да, все классики совести, такие, как мы с тобой! И всю историю человечества всякая, да, шваль сидит на тронах, пьет-жрет, хамит и разлагается, перебивая вонь тления заморскими духами. Так что прекращай свой, да, kampf в условиях шизотирании, товарищ. Кушай, Фрол, самодельные блины, да, нам рукой подать до капрая».
Я пишу и второй заказ: осваиваю суржик, зарабатываю свои веселые деньги — и, мама, не горюй. Потом переведу на украинский язык Пу Сун Лина — поступила заявка из идеологического отдела Верховной Рады, которая некогда была Центральной Радой. Видимо, их интересуют превращения рыжих лис-оборотней. Однако, усаживаясь нынче за клавиатуру своего литерного орг