Осторожно разведя длинные, плетями свисающие до самой земли ветки, Конан сделал шаг в затененное ими пространство — своеобразный живой шалаш у самого ствола. Один лишь маленький шаг. И сразу же понял свою ошибку.
Потому что босая нога его наступила на что-то теплое и гладкое.
И это что-то уже не было просто нагретым за день камнем…
Оно было живым и мягким, это что-то, и оно суматошно затрепыхалось под Конановской ногой, как может трепыхаться спросонья только человек, на которого неожиданно наступили.
Конан понял свою ошибку и одновременно с ужасающей ясностью осознал, что сейчас произойдет. Осознал за какую-то долю мгновения до рванувшегося наружу визга. И рухнул на трепыхающееся тельце всей своей массой, придавливая к земле, зажимая рукой раскрытый в беззвучном крике рот и не давая визгу вырваться.
Вернее, попытался.
Рухнуть, придавить, зажать и так далее. Не хватило веса и ширины ладони.
Оглушительный женский визг пробивался между слишком тонкими пальцами, а зубы так нетактично разбуженной девицы неожиданно сильно укусили руку, пытавшуюся преградить этому визгу путь. Сил удержать бьющееся тело не хватало, да и смысла в этом больше не было — даже сквозь пронзительный визг Конан слышал топот и крики в доме.
Вырвав пострадавшую руку из зубов, Конан рванулся к проходу, уже не думая о ловушках. Но запутался в каких-то женских тряпках, упал, снова вскочил, продираясь сквозь ветки так и норовившие живыми лианами опутать тело коварного монстра, до этого так умело прикидывающегося обыкновенным деревом. Ветки царапали кожу, так и норовили ткнуть в глаза, а наиболее коварные мертвой хваткой вцепились в набедренную повязку. Конан рванулся изо всех сил. Ветхая ткань затрещала, пасуя перед варварской волей к свободе. Последние когтистые сучки царапнули голую спину и то, что пониже — и Конан вырвался из смертельных объятий дерева-убийцы.
Только для того, чтобы тут же попасть в гостеприимно распахнутые ему навстречу объятия стражников.
Их было четверо.
И каждый — вооружен.
* * *
Какое-то время Конан еще пытался сопротивляться. Разум никак не мог смириться с тем, что какие-то четверо несчастных стражников оказались вдруг непреодолимым препятствием. Четверо, ха! Да он в свое время и с четырьмя десятками вполне успешно справлялся. Попотеть, правда, пришлось, и руки на следующий день просто отваливались, но справился же! А тут — четверо. Всего-то. Пусть даже и вооруженных…
Его разум очень хорошо помнил прежние расклады и никак не хотел смиряться с налагаемыми временным телом ограничениями.
