— Что это было, Кода? — спросил он сипло.
— Небольшое стихийное бедствие, — небрежным тоном бросил я… — Смерч.
— Кода, — сказал он, — а эти… которые хотят нас уничтожить… не знаю уж, кто они такие…
— Жалкие наемные убийцы, — вставил я.
— По-твоему, они жалкие? Мне так не показалось. Ты же видел этот смерч! — возразил он. — Кто его, по-твоему, на нас наслал?
Тут я обиделся:
— Во-первых, не на нас. А на них. А во-вторых… среди нас, между прочим, имеется дух насилия, разрушения и зла. За кого ты меня принимаешь, человек? — высокомерно произнес я, заворачиваясь в свой плащ. Уж очень я обозлился. — Я Пустынный Кода. Я могу, если хочешь знать, вызвать такой ураган, что от Боссонских топей не останется даже воспоминания. Все будет ровное, как сковородка. И присыпанное сверху песочком. Какой-то примитивный смерч вообще не стоит упоминаний.
Я, конечно, загнул, но он здорово меня разозлил. Ведь не первый же год меня знает, кажется, мог бы уже понять, что я вовсе не шучу, когда характеризую себя как прибежище зла и сеятеля стихийных бедствий.
Он сел. Взял меня обеими руками за уши и потерся носом о мою шерсть.
— Кода, — сказал он. — Я виноват. Ты настоящий герой, ты нас всех спас. Ты действительно великий злобный дух пустыни.
Я с достоинством высвободился.
— Это мне известно и без тебя, человек, — сказал я.
Из-под берега показалась Эрриэз — две торчащих косички, синяк под моргающим глазом. Я смерил ее взглядом. «Поняла, с кем имеешь дело?» — подумал я, не скрывая своего торжества.
Она, видимо, поняла. Потому что остаток дня я провалялся на травке, ковыряя щепочкой в зубах, а Эрриэз с Конаном, стоя по колено в ключевой воде, вдвоем оттирали котелок от подгоревшей каши.
* * *
Был уже поздний вечер. Мы решили провести па берегу черной речушки еще одну ночь и как следует отдохнуть после пережитых потрясений. В конце концов, торопиться нам было некуда.
Мы закончили дела, которые неизменно возникают в течение дня и которые Конан в минуты философских раздумий называет «хламом жизни», и теперь лениво развалились возле костерка. Жаркий свет костра заливал физиономию Конана, и я думал о том, что чертовски привязался к нему за эти годы и мне будет очень плохо и одиноко, когда его, наконец, убьют.
Неожиданно он насторожился. Сперва он замер, прислушиваясь к чему-то, потом поднялся на ноги и метнулся в кусты, росшие ярдах в пятнадцати от нашего лежбища.
Я ровным счетом ничего не слышал и теперь, привстав, Изо всех сил вытягивал шею, пытаясь разглядеть, что же там происходит в темноте.
