– Как все: дон Луис Родригес де Эредиа-и-Санта-Крус.
– Какое изобилие «р»!..
– В этом виноваты мои предки.
– О!.. Зашла речь и о предках?!
– Почему бы нет? – спросил он, стараясь разгадать, что кроется за ее неопределенной улыбкой. – Я испанец, католик и дворянин.
– Идальго без меча и пелерины.
– Я сменил их на револьвер и плащ. А ты кто такая?
– Я с Пикадилли, – ответила она, задорно поджав губы.
– Я так и предполагал, – сказал Луис ей в тон. – Наверное, из ночных клубов?
– Да. Ты разочарован?
– Ничуть. У меня нет предрассудков. Кто тебя содержит?
– Богатые друзья.
– Откровенность, которая вызывает уважение.
– И которая отсутствует у тебя, дворянин из Таррагоны.
– Из Гранады, – поправил Луис серьезно.
– Или из Кордовы, все равно.
– Нет, не все равно. Разве ты не проводишь никакого различия между мужчинами?
– Теперь да!.. Но знаешь, мне нравится, как мы пикируемся. Это забавно.
– В таком случае пообедаем вместе в «Паласе».
– С одним условием: чтобы ты больше не морочил мне голову.
– Чем?
– Тем, что ты не Эредиа.
Луис вздрогнул, но тотчас справился с собой.
– Хорошо. Пускай я буду Эредиа.
– Мне очень важно знать правду, – сказала она нервно и страдальчески свела брови.
Удивление Луиса перешло в легкое беспокойство.
– Я фальшивый Эредиа, – сказал он сразу охрипшим голосом и прокашлялся.
– Неправда. Ты слишком похож на настоящих.
– Ты их знаешь?
– Да.
– Именно это сходство я и использую.
– Ты не рискнул бы делать это здесь, в Мадриде.
– Риск ведет к успеху.
– В чем?
– В моем предприятии.
– Ты опустился, но это не мешает тебе быть Эредиа.
– Ты решила любой ценой сделать из меня аристократа, – сказал он презрительно. – Какой снобизм!..
– Это не снобизм. Ты помнишь, как я тебя встретила?
– О!.. Вряд ли я это когда-нибудь забуду.
– Я вела себя так потому, что не допускала, не хотела, чтобы ты был Эредиа!..
– Видно, эта семья крепко тебе насолила, – сказал он гневно. – В последний раз тебе говорю: я не Эредиа.
– О!.. Не злись! – попросила она тихо. И помолчав, заговорила быстро: – Полюбуемся Веласкесом!.. Как тебе нравится эта серия идиотов?… Это уродство действует на меня более успокоительно, чем чувственные мадонны Мурильо.
Они встали с дивана и обошли зал. Луис посмотрел на часы. До закрытия музея оставалось двадцать минут.
– Хочешь, посмотрим Греко? – предложил он.
– Кто такой Греко? – спросила она тупо, и веки ее лукаво дрогнули.
– Один грек, сбитый с толку испанцами.
– А… вспомнила!.. Художник загробных душ, страдающий астигматизмом? Тот, что рисует таких длинных тонких святых с головами, как булавочные головки?
