— Слышь, мужик… Эй, слышь!
— Да оставь его. Чего надо-то? — старушка с ведром подхватила инвалида под руку, только сейчас Слава заметил нелепую культю вместо ноги, — Может картошки возьмешь?
— Давай, — он опять ощутил голод, — Мне переночевать бы, а?
Алкоголик слабо затрепыхался.
— Будет, будет тебе, — бабка сжала крепче захват, — домой, домой пошли… Подтолкни его, — Слава взвалил тощее тело на плечи. — Да осторожней ты. Еще блеванет, костюм попортишь… У меня ночевать нет, у Любки спроси. Так к ней, вроде, уж привалили…
— На жигулях? — он чуть не уронил тело, настоько захватило дух.
— Та не, — подхватив ведро, бабка семенила впереди. — На жигулях те к Верке пошли, но я тебе туда не советую… — она отперла калитку. — Погодь… Марь Петровна!
Раздался стук в окошко и тихонький шопоток. Слава привалился к шершавой досчатой стене и в голове совсем прояснилось. С интересом разглядывая взаимное расположение чуть подрагивающих звезд, он стал прислушиваться к загадорчным звукам и голосам. В ритме со Вселенной текла по венам живая кровь, разгоняя усталость и отчаяние. За забором кто-то матерился. Свет из приоткрывшейся двери нечаянно высветил неустойчивую фигуру, через плохо подогнанные доски Слава успел заметить белый профиль машины. Голос резанул почти над ухом:
— Вот костогрыз, а! Куда льешь, погань?! — неуловимый акцент жориного голоса все расставил по надлежащим местам. Инстинктивно дернувшись, Слава пригнулся почти до самой земли и уперся лицом в пропахшую самогоном рубашку инвалида.
— Че, тоже хорош, что ль? — Бабка спустилась с крыльца, — иди за пятерку. На картошки, — сунула ему в руки скользящий сверток, — Сашок, проводи человичка, — рядом стоял паренек лет десяти, — мать куда, в пристройку говорила?
— Пшли, — силуэт мелькнул мимо кустов, в глубь двора, прочь от забора.
Утолив голод, Слава лег на мягкую сетку кровати (приятно пахли свежие простыни под головой, стены тоже приятно пахли — деревом) и стал прислушиваться, стараясь уловить прежние голоса. Сквозь колышащийся тюль занавески ветер приносил только звяканье чьего-то чайника и занудно-удалое пение Шуфутинского… Или — Алены Апиной? Нужные голоса попрятались где-то рядом, дразня, намекая на свое присутствие быстрым полузвуком и сразу скрываясь за жирной шуфутинской спиной. Слабо трепыхался огонек над сортиром в соседнем дворе — том самом, где поселились ОНИ. Уютно потягиваясь, Слава вертел в руках последнюю осклизкую картофелину. Надо что-то делать… Пусть даже убьют… И пусть даже Милу убьют, и пускай погасли все светила, и снегами солнце замело, все равно бы над Землею было от Его рождения светло!.. Кошмар пришел — короткий и ясный: на залитой желтым цветом траве расчлененное человеческое тело: задубевшие руки со скрюченными пальцами, рассеченное пополам туловище, вывернутые ноги, но кишок не было, это точно. Что-то подобное проскочило в учебном фильме по криминалистике, который показвал друзьям Левка, обещая страшные сны на наделю, но тогда ничего подобного ночью так и не увиделось.
