Это наблюдение пригодилось впоследствии.
В качестве заправского туриста Шлиман нанимает в проводники атамана разбойничьей шайки некоего Абу-Дауда.
Такой проводник был верной гарантией безопасности путешествия по пустынным местам Палестины, к Мертвому морю, в Петру. Восхищенный найденными в Петре развалинами великолепных дворцов, театров, гробниц, Шлиман предпринял полное обследование берега, побывал в Тире, Сидоне, Бейруте, поднялся на Ливанские горы. Письмо, написанное там 26 мая 1859 года, носит пометку: «На Ливанских горах, в древней Финикии, посреди знаменитых кедров».
До сих пор путешествие проходит спокойно.
Шлиман ничем — ни интересами, ни наблюдениями — не выделяется из ряда обычных туристов по экзотическому Востоку.
И вдруг, переодевшись дервишем и обрив голову, Шлиман уезжает в Мекку — он хочет попытаться проникнуть в священный город мусульман.
Европейцу, неверному гяуру, вход в Мекку запрещен. Лишь немногие белые (большей частью это были шпионы) отваживались проникнуть в Мекку. Порыв любопытства, толкнувший Шлимана на это паломничество, трудно объясним. Во всяком случае, лучшего экзамена своим познаниям в арабском языке Шлиман придумать не мог.
Последующие путевые записи Шлимана опять не выходят из рамок обычного. В Дамаске он восхищается необычайной красотой местных евреек, добродушием и храбростью арабов. Отдельные замечания о тех или иных попавшихся на пути памятниках древности по существу ничего не означают. Древности эти близки Шлиману еще не сами по себе. Он впитывает в себя массу разносторонних культурных впечатлений, еще не отбирая, не делая между ними различия, не отдавая себе ясного отчета в своих стремлениях.
Летом 1859 года он в Смирене, на малоазиатском берегу, оттуда едет на Кикладские острова, затем в Афины — все это мимоходом, второпях, как все туристы.
Он собирался посетить родину Одиссея — остров Итаку, но старая калифорнийская лихорадка вдруг дала себя знать. Больной, в постели, Шлиман получил телеграмму из Петербурга: задолжавший ему крупную сумму купец Степан Соловьев обанкротился и отказался платить по векселям.
Преодолевая страшный малярийный озноб, Шлиман стал собираться в дорогу: он вовсе не хотел терять свои деньги.
Через две недели он был в Петербурге. Дело оказалось нешуточным, грозило разорение. Торговый суд вынес решение в пользу Шлимана. Соловьев подал апелляцию в сенат, правильно рассчитав, что в сенате ни одна тяжба не разбирается быстрее трех-четырех лет, а за это время много воды утечет.
