Шлиман | страница 33
«Патриотизм» не мешал английским купцам продавать селитру России.
Из-за блокады балтийских портов транзитные торговые пути переместились в Скандинавские страны и Польшу. Пришлось завязать связи с тамошними деловыми кругами. Верный своим обычаям, Шлиман в двадцать четыре дня изучил польский и шведский языки; в каждой стране, где он бывал, он разговаривал и даже писал свой дневник только на местном наречии.
За годы войны Шлиман в несколько раз увеличил свое богатство. Он сломя голову бросался в самые рискованные дела, спекулировал, чем можно было; каменным углем, чаем, лесом…
«В течение всей войны я был настолько завален делами, что ни разу не взял в руки даже газету, не говоря уже о книгах», — откровенно признавался он.
Но с концом военных действий вновь пришло отрезвление. Он был богат, знал десять языков, получил звание с. — петербургского потомственного почетного гражданина… И вдруг он со страхом почувствовал, что ему тридцать четыре года, полжизни прожито — и ничего не сделано, ничего, кроме денег, которые так дразнили и бесили мекленбургских земляков.
А он хотел быть ученым.
Время ушло безвозвратно. Он не мог поступить ни в гимназию, ни в университет. Ему хотелось куда-нибудь спрятаться от самого себя. Куда бежать? В деревню, может быть? Он мог купить имение где-нибудь на юге, вблизи Одессы, или в Мекленбурге, благо там разыгрался аграрный кризис и земля была дешева.
Но разведение свиней или слив могло ему дать только новые тысячи марок, талеров, гульденов или рублей…
И вот однажды библиотека Шлимана пополнилась новой книгой: новогреческим переводом «Поля и Виргинии».
Греческий язык — вот что ему было нужно!
Он нанял себе учителя — молодого семинариста Николая Паппадакиса. Паппадакис был родом афинянин, на его произношение можно было положиться.
Произношение было самым главным. Шлиман не мог изучать мертвый, немой язык. Не грамматика была ему важна, а живой строй речи. Поэтому он начал не с древнегреческого, который был языком давно истлевших мертвецов, звучание которого в XIX веке стало уже предметом спора между филологами.
Он положил перед собой французский оригинал «Поля и Виргинии» рядом с новогреческим переводом и стал читать. Смысл каждой фразы он понимал, не теряя времени на копание в словаре, — достаточно было сравнить оба текста.
Паппадакис следил за его произношением и исправлял ошибки в сочинениях.
Через полтора месяца Шлиман уже говорил по-новогречески. Путь к Гомеру был открыт.