— Я ощущаю себя идиоткой, — почти прорычала молодая женщина. Её тёмно-карие глаза гневно полыхнули, но двух мужчин, сидевших напротив неё за отдельным столиком в тускло освещённом баре ресторана, это не взволновало. Точнее, не взволновало, что этот гнев может быть направлен на них. В последнее время Агнес Нордбрандт бесило многое. Что, в конце концов, и свело их вместе.
— Лучше ощущать себя идиоткой, чем оказаться в лапах сизарей, — отозвался один из мужчин. Кличка обыгрывала тёмно-серый цвет формы Национальной Полиции Корнати.
— Может быть, — Нордбрандт раздражённо подёргала светлый парик, прикрывавший её собственные чёрные волосы. Один из мужчин язвительно изогнул бровь, и она фыркнула: — Арест мог бы дать мне более заметную трибуну!
— На день-другой, — отреагировал другой.
Он, очевидно, был в этой паре старшим, а его внешность — средне-каштановые волосы, неяркие карие глаза, неброские черты лица, среднее телосложение — была настолько незапоминающейся, что Нордбрандт ощущала раздражающую уверенность, что ему ни разу в жизни не приходилось прибегать к изменению внешности.
— Может быть, даже на несколько недель. Чёрт, будем оптимистами и сойдёмся на трёх месяцах. Затем вынесение приговора, заключение в тюрьму, и вы исчезли из политического уравнения. Это то, чего вы действительно хотите?
— Конечно, нет, — взгляд Нордбрандт метнулся по полутемному залу.
Большая часть её раздражения, и она прекрасно это сознавала, проистекала от нежелания вести подобные разговоры в публичном месте. С другой стороны, человек, которого она знала только как "Зачинщика", был, вероятно, прав. Учитывая дефицит современных технических средств в Скоплении Талботта, производимый прочими посетителями фоновый шум, скорее всего, обеспечивал всю необходимую маскировку их разговора. Не стоило сбрасывать со счетов и принцип прятаться на самом видном месте, чтобы не возбуждать подозрений.
— И я так не думаю, — сказал Зачинщик. — Но если у вас есть хоть какие-то позывы пойти этим путём, мне бы действительно хотелось знать это сейчас. Лично я не испытываю желания ознакомиться с интерьером чьей бы то ни было тюрьмы, что прямо здесь, на Корнати, что за тридевять звёзд отсюда у манти. Что означает, что я не особо заинтересован работать с кем-то, кто может захотеть лично испытать достижения пенологии[10] только для того, чтобы сделать политическое заявление.
— Не волнуйтесь, — буркнула Нордбрандт. — Вы правы. Позволить им посадить себя за решётку будет хуже, чем бессмыслицей.
