— Перестань! — вдруг крикнула Одака, пугаясь.
Чумбока смолк. Он вдруг ссутулился, закрыл глаза, откинул голову в плечи — и стал похож на нахохлившегося петуха. Вся его фигура выражала обиду. Хохот стоял в зимнике.
— Все твои проделки знает! — закричал Кальдука.
Вдруг Чумбока встрепенулся и снова ожил. Глаза его открылись. Он нагнулся, как бы заглядывая в котел, и приоткрыл крышку:
— Что это у тебя?
Он протянул пальцы и, словно что-то ухватив в котле, сунул в рот.
— О-е-ха! Как невкусно ты готовишь! Мерзость! Это еда собакам! Иди ко мне. Я угощу тебя вкусным. Ты живешь с дикарем, не видишь удовольствий…
Одака отворачивалась смущенно и пугливо, как ребенок, не узнающий переодетого отца.
— Пойдем ко мне… — задыхался Чумбока, схватив ее за руку. — Подарок дам… — обнимал он ее.
Она наконец не выдержала, с силой толкнула его:
— Уходи, а то ударю по морде. Не шути так.
Дюбака схватила палку, которой мешают угли в печи, и замахнулась на Чумбоку.
— Ай-ай! Купца гонят, — заплакал Чумбока, опять ссутулившись.
Дюбака начала колотить его. Он охал и подскакивал.
— Перестань так представляться! Я боюсь! — кричала Одака, топая ногами.
Все хохотали. Гао тоже смеялся. Он встал и обнял Чумбоку.
— Ты очень умный! — сказал хитрый торгаш. — Я тебя люблю.
Чумбока вспылил.
— А отец был тебе должен? — спросил он. — Зачем ты говоришь, что отец был должен?
Чумбока не мог лицемерить. И всегда, когда купец был радушен к нему, Чумбо вспоминал про обман и не мог примириться с Гао. Парень начал бранить купца. Гао оправдывался. Он клялся, что записи верны. В спор вмешался Удога.
Поздно вечером, когда все разошлись, Одака горячо обняла мужа.
— Я так мало видела тебя, — шептала она ему во тьме. — Ты все время на охоте, и ты так страшно представлял сегодня. Я так напугалась, когда ты рассердился.
У нее перед глазами так и стояли картины, как за ней ухаживает лавочник, лезет и обнимает. Ей и страшно чужого, которого представлял Чумбока, и так приятно, что это все же Чумбока. От любви к нему и от испытанных страхов она обнимала его крепче.
— Я так напугалась сегодня!
— Я могу представлять еще страшней, — сказал он.
Одака была счастлива, что у нее такой муж, здоровый, молодой, с которым не скучно.
А Гао шел домой быстрым шагом и, высоко подняв голову, думал, что не страшны шутки и насмешки Чумбоки. Гао не боялся насмешек. Наоборот, хорошо, когда люди над тобой смеются. Пусть хорошенько отсмеются. Иногда даже пусть рассердятся, пусть в лицо плюнут. Все не страшно. Страшно, когда понимают лишнее. Гао сам себе не признавался в тех приемах своей торговли, которые изобразил Чумбока.
