— В кулаки, — уточнил с ухмылкой Трубка.
Сторожев метнул на него гневный взгляд, но сдержался.
— Да и черт с ними, пусть и в кулаки прут, нам-то что! — рассмеялся Ишин.
— Что ж, возможно, ты прав, Иванушка, прав, милок, — нехотя согласился Плужников.
— Слушаю я вас, — мрачно нахмурившись, вступил Сторожев, — и думаю: главного вы не соображаете. А дело проще репы пареной. Голод, голод, вот что всех мужиков словно смолой друг к дружке прилепит, да так, что не оторвать никакой силе. Слышали, что у нас делается? Продотряды чистят закрома под метлу. А перед продкомиссаром, которому приказ дан взять хлеб, — что я, что мой сосед Фрол — одним миром мазаные…
— Здорово ты соображаешь! — покровительственно кинул Антонов в сторону Сторожева. — А эти болтушки, черт бы их побрал, — Антонов ткнул пальцем в сторону Плужникова и Токмакова, — три месяца глотки надрывают… Хватит споров, Сторожев все сказал. Обедать!
Денщик кинулся ко второму котелку, стоявшему на печке, расставил глиняные блюда, нарезал толстыми краюхами хлеб. Все пододвинулись к столу. Сторожев истово перекрестился.
Плужников ел тихонечко, дуя в ложку; Токмаков, как всегда, рассеянно, потому что ел и читал одновременно; Трубка жадно набивал необъятную свою утробу; Антонов хлебал мелкими глотками и морщился — кухня Абрашки не слишком ему нравилась.
— Черт коротконогий! — сердито сказал он, швыряя ложку, которую Трубка тут же поднял и, с подобострастием вытерев грязным полотенцем, положил перед «самим». — Черти коротконогие! — Это уже относилось не только к Трубке, но, очевидно, и к Ишину. — До кой поры будете, словно свиней, кашей нас накачивать? Где сало, мясо, капуста? — Антонов обращался теперь к Трубке. — Сволочь паршивая!
— Так что в село посланы люди и к вечеру свинины налажу, — пообещал Трубка, отходя на почтительное расстояние от Антонова, очень горячего на руку. Это Трубка хорошо знал.
Сторожев как будто не слышал перепалки. Он грузно зачерпывал ложкой кашу и, держа под ней ломоть крепко посыпанного солью хлеба, неспешно отправлял в рот. За едой он разговоров не любил — к тому был приучен сызмалетства дедом Лукой Лукичом. Тот разговорщиков бил ложкой по лбу, да так, что иной раз ложка разлеталась в щепки.
Поели, выпили чай с морковной заваркой.
— Стало быть, Петр Иванович, миленький, — как бы подытоживая разговор, заговорил Плужников, когда Сторожев еще клал поклоны и размашисто крестился, — на том ты и стоишь, голубь, на голоде?
