Потом выглянул украдкой из-за куста. Что ж видит? Кася молоко нецеженное быстренько в горшок сливает и ставит его в печь, а вместо того, чтобы клёцки в руках обминать, секачом тесто на грубые куски сечет. «Ну, теперь-то я изловлю ее! Торопится моя девка на гулянку!» — подумал Ендрих. И потихоньку припер двери снаружи, а окна ставнями позакрывал.
— Ну, сегодня дома будешь сидеть, ветреница… — пробурчал корзинщик себе в усы.
До вечера еще немало времени оставалось, поэтому вернулся Ендрих в шалаш — корзинки плести. Радехонек был, что на сей раз поневоле Кася в доме останется. Закурил себе трубку, пива немного отхлебнул из жбана, да и взялся корни сосновые подбирать — на корзины для стрелецкого ксёндза…
Не успел однако Ендрих выбрать корни, что погибче, и работу начать, как услышал вдруг, что возле хаты обе собачки — Брысь и Контеска — как-то уж больно неспокойно лают, визжат и даже выть начали, словно бы волк из лесу на двор Ендриховский пробрался и Бабулю с Мархой придушил…
Выскочил Ендрих на тропку, и страх его охватил — явственно дымом запахло. А собачки ни на минуту не смолкали. И вторили им галки, которые всей стаей с крыши сорвались и над двором с тревожным криком закружились.
— Горим! Господи, спаси нас! — закричал Ендрих.
Что было сил побежал он к дому, да на бегу задел все корзинки, что стояли одна на другой. Рассыпались они и вслед за ним покатились…
Прибежал Кийонка к хате, и сердце в нем похолодело от страха: из-под стрехи дым длинными полосами идет, по-над крышей стелется. Клубится сине-серый дым и в окошке чердачном…
— Боже! Тут пожар, а там, в хате, Касенька! — застонал корзинщик и одним сильным толчком двери дубовые распахнул. — Кася! Дочушка!..
Ничего не слышно в ответ, только дым в горле защекотал.
— Касюня!
Вскочил Ендрих в хату, схватил пест от ступы, да так вышиб первое окно, что и ставни разом отлетели. Посветлело в хате немного, со двора ветром потянуло, и дым слегка рассеялся… Нет, не видно девчины в хате!
Полез Ендрих поспешно на чердак.
— Касенька! Касюня!.. Отзовись, где ты, доченька! — звал корзинщик, а сам глаза кулаком тер: дым слёзы выдавил.
И снова никто не ответил ему. Бегал Ендрих по чердаку, искал всюду огонь, сусек с зерном в сторону отодвинул, отбрасывал ногой всё, что попадалось ему на пути. То Касю звал таким громовым голосом, что хата тряслась, то стреху шестом протыкал — боялся, что крыша сверху горит.
А тем временем в хате что-то тихонько так зашуршало… И вот, из-за большого сундука, изукрашенного розами и гвоздикой, вылезла Кася, ни чуточки даже не испуганная. Не тронуло огнем наряд ее, а была на ней не домашняя пестрядь, но всё, что она на танцы одевала: юбки красивые, сборчатые, из темного шелка, что называют «мазелонками»; фартучек шелковый переливчатый; белая блузка с кружевом у рукавов и на шее; корсажик вышитый, а на ногах — сапожки красные. Даже бусы коралловые надела и косы лентами переплела!
