В степи были хоть какие-то признаки жизни, а в море, откуда прилетел «савук», — ничего. Грозно вздымались сизостальные валы с бурлящей на них пеной. Иногда с гребня вала оглядывал горизонт большой шар с настороженно торчащими во все стороны рожками — «кораблиная смерть», шаровая мина. И очень редко в угрюмой морской дали показывался косой рыбачий парус или хищный силуэт военного судна. Даже те немногие смельчаки, которые решались выходить в море, торопились отыскать спокойное место, если срывался «савук». Пятые сутки пережидала в гавани шторм и маленькая двухмачтовая шхуна «Святой Николай». Морские волны грохотали, расшибаясь на брекватере, а в укромный уголок порта долетал лишь ветер, слегка покачивающий суденышко. Тонко скрипел деревянный корпус, борт терся о каменный причал. Надежды на перемену погоды не было никакой. Георгий Марченко подумал об этом, выйдя из кубрика и глянув на тяжелые густые облака, которые нависли, как своды подвала.
Ветер мгновенно забрался под старенькую куртку. Молодой матрос хотел вернуться обратно в кубрик — пусть там холодно, но хоть нет ветра. Помешало появление Анания Титыча — капитана и хозяина шхуны. Распахнув дверь своей маленькой каюты на корме, Ананий Титыч по привычке, которая входит в плоть и кровь каждого, кто связан с морем, посмотрел на небо, на горизонт, прикидывая, изменилась ли сила ветра, и позвал:
— Егорка!
Матрос подошел к хозяину. Ананий Титыч плотнее запахнул венцераду[2] — до костей пробирает проклятый ветер! В руке у хозяина Георгий заметил разноцветные бумажки.
— На, — протянул их Ананий Титыч Георгию.
— Що воно такое? — недоумевающе спросил Марченко.
— Що, що! — передразнил Ананий Титыч. — Не видишь, деревенщина? Деньги!
Марченко разглядел на бумажках цифры и размашистую подпись. Это был росчерк атамана Лебедь-Юрчика. Георгий вспомнил одноэтажный особняк на Ришелевской, в котором, как говорили, атаман печатал свои деньги: во дворе два пулемета и дежурные «сичевики» из личной гвардии Лебедь-Юрчика. Несмотря на столь надежную охрану, Лебедь-Юрчик успел отшлепать только одну сторону своих банкнот. Вторая осталась чистой — атаман удрал из города, оставив на произвол судьбы целые пачки «денег». Такую пачку, наверное, где-то подобрал Ананий Титыч и теперь протягивал ее матросу.
— А на кой они мне? — продолжал недоумевать Георгий.
— То уж, господин хороший, не моя печаль. Хочешь в шинок иди, не хочешь — верфь покупай, она без хозяина, — Ананий Титыч махнул рукой в сторону бурых, с выбитыми окнами цехов верфи. — Нонче свобода полная. Мое дело простое: если расчет тебе даю, заплатить должен.
