Прибывшие разместились вместе под окном, все побрились, будто им завтра идти в гости или на свидание. Дождь начал хлестать с вечера. Он то затихал, то принимался снова, наполняя барабанной дробью помещение. Закрытые наглухо, мы сидели в кромешной мгле. Лишь изредка какой-нибудь заядлый курильщик высечет кремнем огонек и закрутит тонкую, замученную свертыванием цигарку.
Некоторые, наработавшись и пройдя по булыжной мостовой со сбитыми ногами шесть километров, дотащившись до своей постели, тут же засыпали. Кое-кто бодрился, но опять — таки недолго. А сегодня затеянный прибывшими разговор встревожил всех, лишил сна.
— Спите, ребята, — вдруг сказал Табак. — Война только начинается.
Постепенно разговор стих. И наступила тишина. Но она длилась недолго. На полу под окном, где расположились новички, послышались возня и шепот.
А когда я услышал скрежет железа по железу, то уснуть уж не мог. Я не видел, но чувствовал, как к окну один за другим подходят ребята и перепиливают прутья. Готовятся к побегу, понял я.
— Дождь, как эсэсовец рассвирипел, — сказал кто-то из беглецов. — Даже знобит.
— Спокойней идти будет, — раздался голос Табака, — В такую погоду только и бежать.
Я приподнял голову. Такой случай надо не упустить. Тем более, что Табак опытный летчик, должен хорошо разбираться в местности.
Порошусь, может, возьмет с собой. Надеваю на себя всю одежду и подхожу к окну. Кроме меня, тут еще двое. Они тоже одеты и на плечах как у беглецов, вещевые мешки. Я застегнул получше шинель и был готов к трудному походу.
Перепиленные внизу три прута загнуты кверху и торчат, как рога.
— Разойдитесь и не шумите, — сказал Табак. — Ох, — вздохнул он, когда подошли еще трое. — Неужели не понимаете, что всем нельзя идти. Во-первых, вас хватит только на день — не выдержите. Вы же слабые. Мы вот готовились, тренировались, и у нас есть еда в запасе, и то думаем, как бы где не застрять в болоте.
— Мы своей группой пойдем, — сказал стоящий рядом со мной. — Небось, сердце не камень — в Россию зовет. Умереть охота на своей землице.
А дождь за окном хлестал не переставая. Табак, обозленный, дал команду — по одному вылезать и собираться в условленном месте. Тут подошел в нательном белье высокий, широкоплечий Платон, которого всегда запрягали в телегу, и грубо рявкнул:
— Чего лезете нахалом, вот соберитесь, составьте план, покажите мне и я вам дам разрешение на уход. А сейчас по нарам и чтоб тихо.
Табак пожал ему руку и сказал на прощание:
