— Погоди, милейший, — остановил я купцов возгласом из своего тёмного угла, — что же дальше было с Шоколадным и его черной нежитью? Не узнаю, так, пожалуй, не усну.
"Никола Чудотворец" повернулся в мою сторону.
— Да, случилось тут таинственное дело: исчез Донтел. Сам король в Лабиринт спускался, всех Зеркальщиков для того пришлось перевести, только нежити и след канул. Говаривают, что гроссведуны постарались. Якобы, можно было Донтела извести, если на подаренный им кораблик тут же в его присутствии плюнуть. Сказки, наверное. Но ходят байки, что для той цели уговорили на подвиг одного гроссведуна, обещав ему в случае безумия отвести его к Великим Белым для исцеления. Но кто он был, да и был ли вообще, кто сейчас доподлинно знает?
А Шоколадный жил еще долго. Бесился, что Великий герцог ему, по сути, не подчиняется, а поделать ничего не мог. Кое-как уживались. Но умер Кизик XI, тем не менее, своей смертью. На этом сказка моя закончилась, незнакомец, так что позволь нам удалиться.
Что оба купца и сделали.
Я пошел на сеновал, ибо на большее мне "по чину" и по деньгам рассчитывать не полагалось. Сено пахло здорово, как в детстве и, хоть я привык засыпать мгновенно, на этот раз позволил себе переварить рассказ купца. Он мне многое дал в понимании сущности Сегеды и — об этом позже — принес практические результаты.
Днём — как раз наступило обеденное время — я вступил в столичный город ханства Ка-Нелен. И если мои глаза действительно ожидали увидеть пёстрый восточный базар в окружении минаретов, то я просчитался. Этот мир отпочковался от Земли в незапамятные времена, задолго до возникновения ислама, да и христианства. Он был и оставался языческим, хоть имена старых богов канули в Лету. Ка-Нелен я сравнил бы с довоенным земным Орлом, перенесенным на тысячу верст южнее. Я в современном Орле не бывал. Посетив в том или ином качестве уже не один десяток миров, к стыду своему, признаюсь, что изо всех них Землю я познал менее всего.
У меня почти не оставалось денег. С мешком за плечом я проследовал на рынок, занимавшим добрую четверть города. Малинника покупать упорно не желали, только делали выразительные жесты, соответствующие нашему верчению пальцем у виска. Наконец кто-то просветил меня: нежить, безусловно, продать можно. Но втройне выгоднее отнести её в ханский дворец, где и получить настоящую цену. Этому совету я и последовал.
Меня принял седовласый чиновник. Я низко поклонился ему, как проделывали предшествующие мне просители. Узнав, кто у меня в заплечном мешке, чиновник минут на двадцать куда-то вышел. Вернувшись, он предложил мне принять дворянство, присягнув при этом хану. Денежный эквивалент казался мне предпочтительнее, но окружающие глядели на меня с такой завистью, что я, не колеблясь, "перешел во дворянство". Некоторую сумму наличными при этом я всё-таки получил: дворянин не должен выглядеть оборванцем — это позорит двор. Признаться, тогда я поразился легкости, с которой здесь переводят из низшего сословия в высшее, и подумал, что разница между ними невелика. Лишь позже мне пришлось узнать настоящую цену лысого малинника. Это порождение чёрной нежити, примененное с умом, могло в один момент снести целую гору. Пленить его, подобно мне, удавалось считанным единицам особо удачливых гроссведунов. Так что в действительности дворянством здесь и в других государствах не разбрасывались как попало.
