Целую. Ваш Саша».
«3 октября.
Никаких новостей, можно сказать, кроме одной: с работой полегчало. Времени свободного теперь непривычно много, буду использовать его на «всестороннее развитие личности». Так, что ли? Ну и письма, разумеется, писать чаще. Но тут на прошлой неделе выбрали товарищи комсомольцы меня членом бюро части. «Жизнь моя поломатая!» Но мне не привыкать. Прорвемся».
«22 октября.
Здравствуйте, дорогие мама, папа, Лина и Гоша!
Письмо пишу на всякий случай: м. б., смогу завтра отправить. Если не смогу, будет лежать с недельку. «Шут с ёй, с ружьёй. Новую купим». Почти сидим, вернее, болтаемся в лесах. Скоро эта болтанка должна кончиться. Если кончится и не начнется другая, постараюсь урваться «до хаты, до дому…».
Мама, отвечаю на твой вопрос об очках. В самый раз. Красивые, солидные и «по шарикам аккурат».
Пока закругляюсь. С мороза в сон клонит. Будем бай-бай.
Ваш Саша».
Письмо как письмо — обычное, такое, вроде, как все до него. Но все-таки необыкновенное. Во-первых, после «здравствуйте, дорогие…» стало на одно имя больше: 14 октября вернулся со службы Егор, и ты только что узнал об этом из нашего письма; во-вторых, в твоем письме для нас предчувствие радости. Огромной. Вот в этих словах: «до хаты, до дому».
Егор появился неожиданно: ждали мы его не раньше конца ноября, а тут…
Я возвращался из редакции позднее обычного. Поднимался по лестнице не спеша: устал как-то особенно за этот день. Прошел уже два марша лестничных, и вдруг… Что-то шумное, стучащее сапогами и пахнущее октябрьской стужей, налетело на меня сверху. Облапило. Сдавило. И прямо в ухо мне выпалило на едином дыхе:
— Здравствуйте, я ваша тетя, я буду у вас жить.
Егор!
Ввалившись пятью минутами раньше меня, он уже втащил чемодан и теперь мчался во двор — рассчитаться с таксистом. А потом…
Ты представляешь, сынок, что это за радость была. Такая, что и внутри не умещалась никак. Радость и гордость. Еще бы! Вдруг на нашей «гражданской» домашней вешалке — шинель, а над нею фуражка солдатская. С малиновым околышем. И такой чудесный запах сразу поселился дома: запах легкого морозца и нелегкой солдатской службы, которая вошла к нам и… успокоилась — вот этой родной шинелью на вешалке.
И, знаешь, сразу подумалось о другой, двойной радости (сам понимаешь, до чего ненасытно сердце человеческое!): вот так же вскоре рядом с этой шинелью поместится еще одна — с черными петлицами, а над нею фуражка с черным артиллерийским околышем. И так захотелось этого, так захотелось!..
