Я был последним в очереди, и, увидев меня, Эми затрясла головой и зарыдала.
- Бедняжка Кендра, - сказала она. - Бедняжка! Я знаю, как много она значила для тебя, Роджер.
- Мне бы хотелось навестить ее сегодня вечером, если можно. В больнице.
Эми еще раз всхлипнула под вуалью.
- Не думаю, что стоит. Доктор говорит, ей необходим покой. А Вик сказал, что утром у нее был очень утомленный вид.
Пуля вошла ей в голову чуть ниже левого виска. По всем законам ей следовало бы мгновенно умереть, но боги были в игривом настроении и позволили ей жить - парализованной.
- Вик? Какой Вик?
- Наш медбрат. Ах, я забыла! Ты же его не видел, верно? Он у нас только с воскресенья. Очень милый. Его рекомендовал один из хирургов. Ты с ним еще познакомишься.
Я познакомился с ним спустя четыре вечера. У кровати Кендры.
Очень атлетический и надменный, наш белокурый Вик, с рождения получивший тело и лицо, которые никакая пластическая хирургия не могла бы создать. Прирожденный Тарзан для моей обездоленной. Казалось, он вот-вот сорвет с себя темный дорогой костюм и устремится назад в джунгли убить парочку-другую львов. Кроме того, он был гордым владельцем презрительной усмешки, столь же впечатляющей, как и его тело.
- Роджер, это Вик.
Он постарался раздавить мне пальцы, я постарался не поморщиться.
Потом мы все трое посмотрели на Кендру в кровати. Эми наклонилась и нежно поцеловала Кендру в лоб.
- Моя бедная деточка. Если бы я только могла ее спасти...
Я в первый раз увидел, как Вик прикоснулся к ней, и мгновенно понял по его собственническому виду, что все - далеко не такое, каким кажется. Возможно, он был медбратом, но для Эми еще и кем-то особым, интимно близким.
Вероятно, они почувствовали, как я насторожился - во всяком случае Вик. Вик снял руку с ее плеча и в благопристойной позе мальчика в церковном хоре уставился на Кендру сверху вниз.
Эми одарила меня быстрой улыбкой, явно стараясь прочитать мои мысли.
Но мой интерес тут же угас. Я пришел к Кендре. Нагнувшись над кроватью, я взял ее руку и поднес к губам. Сначала я ощущал неловкость под взглядами Эми и Вика, а затем мне стало абсолютно все равно. Я любил ее, а остальное меня совершенно не трогало. Она была очень бледной, глаза у нее были закрыты, а ее-лоб покрывала тонкая пленка пота. Голова у нее была вся в белых бинтах, вроде тех, которые всегда фигурировали в богартовских фильмах, а также тех, которыми воспользовался Борис Карлофф в "Мумии". Я поцеловал ее в губы и окаменел от чудовищности всего этого. Женщина, которую я люблю, лежит почти мертвая - причем такая рана должна была ее убить - а у меня за спиной, только изображая горе, стоит мать Кендры.
