Ник с удовольствием смотрел в искрящиеся зеленые глаза. Удивительно, но за последние несколько дней, проведенные в Париже, он словно сбросил два десятка лет. И дело не в задании, жутко секретном и ответственном, и не в том, что теперь он, кажется, разгадал планы преступников. Дело, видимо, в прозрачном высоком небе, в золотых листьях и в солнце, по-летнему жарком, а еще дело в этих изумрудных глазах и нежном румянце, в светлых локонах, развевающихся на ветру, и во всем том, о чем он и думать забыл после того, как ушла Мэри…
Ник встряхнулся, сгоняя очередное наваждение, суетливо повернулся, чтобы открыть дверь, но Аманда удержала его за руку.
— Погодите, Николас… Я все думаю, не нужно ли мне…
Ник с интересом посмотрел на нее.
— У вас такой вид, словно вы опасаетесь, не станут ли вас ругать дома за своеволие.
Она вскинула голову, закусила губку.
— Вот еще! Я сама себе хозяйка, к тому же ругать меня и некому… В любом случае, мы ведь вернемся сегодня вечером. Едем!
И почти бегом бросилась на улицу. Ник, скрывая улыбку, поспешил за ней.
Часом позже высокий и худощавый мужчина с тонкими усиками поднял холодный взгляд от газеты, которую читал, и с легким раздражением посмотрел на портье.
— В чем дело? Вы передали записку?
— Прошу прощения, мсье, но мадемуазель Моретти нет в номере.
— Ну так поискали бы ее на веранде или в парке.
— Мадемуазель Моретти покинула отель.
— Что?!
— Швейцар видел, как она садилась в машину около часа назад.
— Проклятье!
— Прошу прощения, мсье?
— Нет, ничего. Я надеялся застать ее до того… как она поедет по магазинам. А она наверняка поехала по магазинам.
— Не могу знать, мсье. С ней был мужчина, один из постояльцев отеля.
Худощавый огромным усилием воли сохранил ПОЧТИ невозмутимый вид.
— Вот как? А вы случайно не знаете, кто именно?
В этот момент до портье дошло, что как раз его визави постояльцем отеля не является, а стало быть, ничего рассказывать ему портье и не обязан. Лицо достойного служащего окаменело и сделалось в высшей степени непроницаемым.
— Не могу знать, мсье. С вашего позволения…
Портье бежал, оставив кипящего от ярости Жоржа Дюпре в кресле.
Куда ускользнула эта маленькая дрянь? Манон, конечно, гениальная баба, но забыла очень простую вещь. Эти цирковые — они же все потенциальные шлюхи! Вот, пожалуйста! Две недели назад гребла навоз и мылась холодной водой — а сейчас уже вошла во вкус. Платья сидят на ней превосходно, надо отдать ей должное, держится она вполне пристойно, и до сих пор никаких поводов волноваться не давала, но натура берет свое. Кто этот постоялец и куда она могла с ним отправиться?
