Андрей Филиппович расстегнул папку, достал чистый бланк протокола допроса, с минуту разглядывал потемневшее от загара задумчивое лицо Каблукова, спросил:
— Документы есть?
— Права у вас.
— Паспорт?
Каблуков молча опустил толстую кисть во внутренний карман пиджака, вытянул складной потрепанный бумажник, достал паспорт. Михайлов внимательно разглядывал в левом нижнем углу маленькую фотокарточку, оттиски печатей. Убедившись, что подделки нет, перевел взгляд выше: «Каблуков Виталий Тарасович…»
Приступать к допросу Андрей Филиппович не спешил. Он всегда сначала заводил простой разговор, иногда с пустяка, не относящегося к делу. После беседы у него складывается определенное мнение о человеке, с которым его свела нелегкая служба следователя.
Перелистывая паспорт, Михайлов не нашел штампа о браке. Повернулся к Каблукову:
— Двадцатишестилетний холостяк?
— Ага.
— Почему?
— Так.
— Вас не любят или вы? — тугая улыбка скользнула по узкому лицу Михайлова.
— Не знаю.
— Плохо, когда человек сам о себе не знает.
Каблуков промолчал, неопределенно пожав широкими плечами. Андрею Филипповичу не раз встречались такие малоразговорчивые люди. Из опыта знал: с ними зря тратишь много драгоценного времени. Поэтому он не навязывает им своего разговора, убежденный, что толку не будет. Так человек устроен — живет сам в себе. Таких нелегко и допрашивать. Вот и сейчас допрос идет трудно. Каблуков неохотно отвечает на все вопросы, иногда разводит в стороны тяжелые руки.
Низко склонившись над столом, Михайлов торопливо записывает ответ, вскидывает голову, смотрит в лицо допрашиваемому, задает новый вопрос:
— Вы продолжаете утверждать, что у вверенной вам машины стекло от левой фары украли?
— Да.
— Скажите, правая фара была когда-нибудь разбита?
— Нет.
— Как же там оказались осколки стекла?
— Не знаю. Машина не новая. Может, до меня ломали.
— Кто на ней работал до вас?
— Не знаю.
— Постойте, ведь вы от кого-то принимали машину?
— До меня на ней работал какой-то приезжий. Я его не знаю. Он уехал.
Нервная дрожь бежит по телу, но следователь не должен срываться. Корректность и только корректность! И Андрей Филиппович крепится. Сжимает левую ладонь, чтобы меньше была заметна дрожь. Несколько секунд молчит и как можно спокойнее спрашивает:
— Когда и как могли оказаться на машине осколки стекла и лоскуток материи?
— Не знаю.
— Когда последний раз открывался правый борт?
— Позавчера.
— Кто открывал?
— Я.
— При каких обстоятельствах?
