– Ну вот,– сказала Нина,– мы на месте.
Сквозь шум ее голос был едва слышен. Кассик сгорбился, пытаясь спрятаться от непрерывного грохота. Душный воздух, лихорадочное движение огромного количества людей – от всего этого ему стало очень не по себе. Желание Нины повеселиться носило преднамеренно зловещую окраску. Он гадал, о чем сейчас думает Тайла. Но она, казалось, вообще ни о чем не думает: хорошенькая, уверенная в себе, она расстегнула пуговицы плаща и с удовольствием оглядывалась по сторонам.
– Вот цена, которую мы платим,– прокричал Каминский на ухо Кассику,– ведь у нас релятивизм, и каждый понимает его как хочет.
Нина тоже расслышала несколько слов.
– О да,– согласилась она, слегка улыбнувшись,– нужно позволять людям делать то, что они хотят.
Робот-официант свалился с потолка и повис перед ними, как железный паук; Нина стала делать заказ. Глядя в меню, она заказала себе порцию героина, потом передала перфокарту мужу.
Остолбеневший Кассик глядел, как робот выкладывает на стол целлофановый пакетик с белыми капсулами.
– Ты что, употребляешь это? – изумился он.
– Иногда,– уклончиво ответила Нина, разрывая пакет острыми ногтями.
Кассик оцепенело заказал себе марихуану, Каминский сделал то же самое. Тайла с интересом рассматривала меню, наконец она заказала ликер, настоянный на каком-то наркотике, под названием «Артемизия». Кассик заплатил, и официант, быстро обслужив их и забрав деньги, уполз.
Его жена уже приняла дозу, и на нее подействовало: глаза остекленели, дыхание участилось, пальцы были судорожно сцеплены. На шее у нее выступили мелкие блестящие капельки пота; капля за каплей они сочились по ключицам и испарялись в жарком воздухе помещения. Он знал, что особым распоряжением полиции этот наркотик сильно разбавляют, но он и в таком виде был неслабым. Он ощущал, как ее тело движется в каком-то неуловимом ритме. Она покачивалась вперед и назад, подчиняясь какому-то неслышному для других звуку.
Он прикоснулся к ее побледневшей руке. Она была холодной и жесткой.
– Дорогая,– мягко произнес он.
С усилием она сосредоточилась на нем.
– Привет,– сказала она немного печально,– как дела?
– Ты и в самом деле нас так ненавидишь?
Она улыбнулась:
– Не вас, нас. Всех нас.
– Почему?
– Знаешь,– сказала Нина слабым, бесстрастным голосом, огромным усилием воли вернувшись к реальности,– просто все кажется чертовски безнадежным. Все на свете... как Макс говорит. Кругом сплошная мертвечина.
Каминский весь застыл, делая вид, что не слышит, притворившись, что он вообще не слушает, но каждое ее слово отзывалось в нем глубокой болью.
