Так что кое-где Великая война продолжалась еще лет десять после своего окончания.
Отстаивая с оружием в руках свои священные права, погибли миллионы добропорядочных потребителей. Тысячи Непонимающих, так и не сумевших переступить через устаревшие стереотипы и принять Истину, умерли в спешно созданных для них лагерях Понимания. Да и для многих усвоивших, наконец, учение Маммоны свобода пришла слишком поздно – подорванное в лагерях здоровье мешало включиться в новую жизнь с полной отдачей и заработать на лечение.
Разумеется, строительство общества всеобщего счастья стоило таких жертв.
Оспорить это мог только безумец или предатель. Но иногда попадались просто заблудшие души, которые не могли понять, а где, собственно, это самое всеобщее счастье, ради которого были принесены такие жертвы? Разумеется, такие вопросы считались кощунством, оскорблением памяти павших в Великой войне и последовавшей за ней не менее великой Чистке, но кощунство, приносящее какие-либо дивиденды, не осуждалось Мамоной, что сильно мешало борьбе полиции Понимания с этим вредным заблуждением. Вот и этот старикан. С какой самозабвенностью он проповедует о жутком рабстве, в котором якобы держит людей Маммона. Проповедует, между прочим, стоя средь бела дня прямо на ступенях его храма. Попробовал бы он исполнить этот номер в своем восхваляемом прошлом! Пальнули бы из окна, да повесили потом труп над входом, чтоб другим не повадно было. А здесь на него никто даже внимания не обращает. Нет, только в современном обществе Тоталитарной Демократии добропорядочный потребитель обрел истинную свободу слова! Вот только некоторые используют ее явно не по назначению, впустую растрачивая время и силы.
Конечно, сферу приложения своих сил и времени каждый определяет сам, на то она и Демократия, но старик так искренне старался спасти Антона от какой-то мифической напасти, что просто повернуться и уйти было бы не совсем правильно. Как гласит довоенная поговорка: долг платежом красен. Надо открыть бедолаге глаза.
Антон дружески приобнял проповедника за плечи.
– Проснись, старина, все это уже случилось. И даже бог явил нам свой истинный лик. Пойдем, вознесем ему хвалу, а потом ты возьмешь кредит и займешься нормальным делом. А то устроил тут персональный митинг. Столько крику, и ради чего? Ради свободы, у которой и бога то нет? Какой же ты жрец после этого?
Пойдем, старина.
Они сделали шаг. Другой. Главное, войти внутрь, а там быстро вызвать жреца, который куда доходчивее рядового прихожанина сможет раскрыть заблудшему во мраке невежества суть Истины. Потом старик возьмет кредит – жрецы Маммоны охотно кредитовали даже недавних противников, считая, что никакие политические предрассудки не должны быть помехой в святом деле наживы, – и, с такой-то бодростью, наверняка добьется больших успехов. Антон даже был готов поручиться за него под небольшой процент, если вдруг возникнет такая необходимость. Но тут старик дернулся, как будто вынырнул из-под воды, и рванулся в сторону.
