— Что? Многое. Оно напоминает мне о самом прекрасном периоде в развитии той породы обезьян, к которой принадлежим и мы, — периоде скитаний. Это было чудесное время. – Скитальный оживился, глаза его загорелись. — Время свободной, привольной жизни, когда побеждали самые способные, самые смелые, самые сильные. Время, когда не было и в помине милиции...
— Но и коньяка, — равнодушно добавил Влахов.
— Да, о чем можно только сожалеть. Но тогда люди упивались своей свободой. Однако вы на меня не рассердитесь?..
— За что? За милицию?
— Нет, за свободу!
Ишь ты, каков!
Вошла Йонка с подносом, на котором дымились две чашки кофе. Она поставила их на стол и убрала коньячные рюмки — пустую Скитального и недопитую Влахова.
— Угощайтесь, — предложил Влахов.
— Спасибо, вы очень гостеприимны. Но не слишком ли мы торопим события?
Влахов сделал вид, что не понял намека. Йонка уже уносила рюмки.
— Вы курите?
— Да. Можно закурить?
— Конечно.
Влахов взял со стола спички. Видя, что сигарет ему не предлагают, Скитальный вытащил из кармана смятую пачку «Бузлуджи» и щелкнул зажигалкой. Он глубоко затянулся несколько раз, как страстный курильщик, и спросил:
— Так для чего, собственно, я вам понадобился?
— Расскажите мне коротко свою биографию, — сказал Влахов. Это был самый легкий способ затянуть разговор.
— Какую биографию?
— А их у вас сколько?
— Самое меньшее три: для товарищей из отдела кадров, для любовницы и для самого себя.
Что означала эта манера держаться? По роду службы Влахову приходилось сталкиваться с самыми разными типами. Но это было что-то новенькое. Демонстративная храбрость виноватого? Или просто разнузданность?
— А мне вы какую расскажете?
— Вы не кадровик. И не любовница. Но и не Дешевка.
— В каком смысле?
— Так меня называют. Я хочу сказать, что вы — это не я.
— Ясно. Ну, так какую же из своих биографий вы собираетесь рассказать мне?
— Придется сочинить что-нибудь специальное.
— Хорошо, сочиняйте! — Влахов взглянул на часы. Еще немного, и придет Пенчев.
— Родился в 1934 году, по данным паспорта. Сам, к сожалению, не помню. Родился в Софии, в цыганском квартале. Социальное происхождение — мелкая буржуазия: мой отец был сапожником, имел мастерскую по ремонту обуви. С раннего детства у меня стали проявляться задатки вундеркинда-художника. Рисовал сначала на стенах домов, потом в тетрадках и, наконец, в академии. Но бросил ее. За два года сумел понять, что старикашки ничему меня не научат.
— А сейчас чем занимаетесь, где работаете?
