Не отверну лица | страница 60

Мы с капитаном ворвались в блиндаж, но нас словно не заметили. Я готов был слово в слово повторить отцовскую речь генерала и прежде всего сказать о враче. Но мне не пришлось в ту минуту раскрыть рта. Я был поражен необычайной тишиной. Ни в одном классе на земле, ни на одном уроке никогда не было так тихо. Мы с капитаном и не подумали нарушать эту скорбную тишину. Мы сняли головные уборы и замерли на месте. Вошел генеральский врач и тоже постоял рядом с нами несколько минут, не сказав ни слова...

Потом откуда-то явился наш взводный и развел нас по шесть-семь человек к танкам.

Мы очень долго ждали рассвета под дождем. И когда уже совсем привыкли к такому состоянию и готовы были ждать вечно, ночная темь, изредка прошиваемая белыми нитками трассирующих пуль, стала еще более сгущаться. Затканное дождем небо почернело, как обугленное. Мы перестали видеть друг друга. Мы слышали только учащенный стук сердец, наполненных большим ожиданием, и удары свинцово-тяжелых капель дождя о броню. Мне казалось, что сталь стонала под этими каплями.

Но вот степная балка внезапно ожила, как пробудившееся чудовище. Заворошились, забегали люди, с приглушенным гудом танки стали пятиться из земляного укрытия, вскидывая стволы. Над башней нашей машины заколыхался блестящий штырек рации.

Опережая команду, мы кинулись на танк, прикипая к скользкому железу, нащупывая деревенеющими пальцами выступы, чтобы можно было удержаться на бешеной скорости в бою.

И вот наступил рассвет. Он был самым диковинным и ярким из всех виденных нами рассветов на родной земле. Чья-то могучая рука с грохотом раздвинула черный полог ночи, застилавший нам путь вперед. Тьма завыла на все лады, засвистела. На мгновение она смыкалась вокруг нас, чтобы отпрянуть снова и еще дальше... И в этом смертоносном говоре темноты со светом зазвучали воинственные кличи: «Третья рота!..», «Первый взвод!..», «Четвертый батальон!..»

Между двумя соседними машинами, тихо вздрагивающими от сдержанной ярости моторов, вознесся голос нашего взводного — мстительный и тревожный:

— Девятый «Б»! Приготовься к атаке!..

А сверху, в океан бушующего огня падали и падали частые тяжелые капли...

Немец был широкоплеч, мешковат, грузен. Ходил вразвалочку. От долгого сидения в танке ноги у солдата как бы разошлись в разные стороны. Переставлял он их, загребая ступнями землю. Он был даже добр — этот самодовольный увалень: уходя за кипятком к станционному зданию, вышвырнул из котелка под ноги Васятке бумажный сверток с остатками своего обеда. В свертке — надкушенная скибка хлеба со следами крупных зубов и колбасная кожура, сваленная в пустую консервную банку. Мяса в отбросах почти не осталось, хотя немец чистил колбасу небрежно, щипками, захватывая вместе с кожурой крошки сала. Острый полузабытый запах сдобренной чесноком вкусной пищи был раздражителен, манящ для голодного мальчика.