— Одноклассника встретили, Геннадий Петрович? — затягивая и без того крепкий узелок под подбородком, спросила Галя. Не дождавшись ответа, девушка сказала не без гордости: — А наш класс тоже был девятым «Б».
— Очень мило, — рассеянно отозвался я. Мне было совсем не до Гали. — Очень хорошо. В каждой школе есть свой девятый «Б».
Девушка глубоко вздохнула и закусила губу, отчего ямочки на щеках углубились, а юное личико похорошело.
Между тем дождь, попробовав свою молодую силу, обрушился на землю неистовым майским ливнем. Задорно рокоча и с сухим треском загоняя в землю ослепительные стрелы, над головами метался гром. Лист фанеры на куче алебастра гудел, будто железный. Из-под листа, пузырясь, растекались молочно-белые ручьи.
Пока что неопознанный по фамилии гость еще глубже отступил под навес, но не настолько, чтобы потеряться с глаз. Юность наша осталась где-то так далеко, что если бы у людей имелась привычка измерять жизнь школьными классами, то мы с ним перешли бы к нынешней поре по крайней мере в двадцать девятый «Б».
Ливень облюбовал нашу местность основательно. Это был один из таких весенних дождей, после которых холода исчезают бесповоротно.
Отгороженный от гостя густой шторой дождя, я не переставал вглядываться в его лицо, одухотворенное улыбкой. Сквозь водянистую штору оно казалось мне свежим, без морщин. Больше того: оно с каждой минутой чудодейственно прояснялось и молодело. Дождь, будто художник штриховкой, делал это лицо зримее.
И вдруг... О счастье! Я чуть не вскрикнул, весь подавшись вперед. Мне хотелось побежать к другу, повторяя его имя много раз, как строку из полузабытой, но дорогой песни: «Пимка Яровой! Пимка!..»
— Геннадий Петрович, — послышался опять сбоку голос Гали Онипко, — товарищ Михайлов, а ваш класс был дружный?
— Говорили, что да... Впрочем, обычный класс, такой же, как ваш, наверное, — произнес я, полагая, что этот ответ сгладит мою прежнюю грубоватость.
— А вы часто собираетесь всем классом? — не унималась девушка. — Когда, например, в последний раз встречались?
Ах, если бы я мог сказать этой милой девчушке... Если бы я мог ей сказать что-нибудь иное, только не суровую правду! Я знаю: Галя тотчас бы очень певучим голосом, каким читают стихи на школьных вечерах, рассказала мне о недавней встрече ее одноклассников в родной школе. Она как-то затевала разговор об этом, но я уже не помню почему, не мог дослушать ее до конца.
Я ответил ей очень тихо. Я никогда и никому не говорил о таких вещах громко. Я сказал Гале еще тише, чем обычно:
