Начался второй акт спектакля. Лейтенант Санчео Москера приказал:
– За мной, бегом - марш!
Мы, голые и босые, побежали по каменистым окрестностям училища. Когда кто-либо из нас падал, оступившись в темноте или ударившись об острый камень, на него сыпались удары мачете, сопровождаемые грубыми оскорблениями и самыми грязными ругательствами.
Санчес Москера подавал команды:
– Ложись… встать, бегом - марш! Ложись… бегом - марш!
Приказы не обсуждаются, а выполняются, а чтобы мы не забывали, старшекурсники напоминали нам об этом каждую минуту.
«Что же со мной будет, если я вдруг потеряю сознание, или упаду, или отстану? - думал я. - Эта минутная слабость запомнится мне надолго, даже и после окончания училища еще останутся следы». Я уже почти с радостью замечал, как падали другие, и думал; «Если я и упаду, то чуть-чуть позднее, пусть пока они падают». Это успокаивало, становилось легче. Да, я радовался… когда другие падали!
Мы прибежали на конюшню. Лошади в это время были в поле.
– Снять доски с пола! Быстро, быстро! Ну что так медленно?
Когда были сняты доски с пола конюший, под ними открылась яма длиной почти сто метров, полная вонючей жижи, издававшей ужасный запах. Нас поставили по два, и раздалась команда: «Ползком!»
Старшекурсники словно обезумели. Слышалось их возбужденное, прерывистое дыхание.
Мы ползком передвигались в грязи, а затем на нас обрушились удары тяжелых ремней от полевой формы.
Нетрудно представить, что после первых же метров ужасный запах пропитал наше тело, волосы, проник в нос и рот. Навозная жижа попала даже в глаза. Когда кончились эти сто метров и все встали, мы с ног до головы были покрыты этой ужасной жидкостью. И снова бегом… Силы были на исходе. Я подумал, что все кончено. И тут снова послышалось: «Ложись! Повторить!» Вокруг стоял смех старшекурсников.
Так над нами совершалось насилие, грубое, бесчеловечное. Животные инстинкты человека проявились в полной мере. Удары тяжелых ремней обрушивались на наши спины. Некоторые из нас падали и уже не могли подняться. Отдельные старшекурсники начали проявлять нерешительность и боязливо улыбаться. Но волна истерии охватила остальных, и всю эту массу трудно было остановить.
Курсант Мачадо вдруг замер. В его ресницах и бровях застряли мелкие кусочки грязи. Волосы слиплись, и с них стекала черная жидкость. Все его тело, руки и ноги были какого-то неопределенного грязно-серого цвета, глаза как у сумасшедшего. Он мелко вздрагивал от утренней сырости. На лице застыла гримаса боли и безысходности, голос вырывался с хрипящим свистом, напоминающим вой.
