Эфир был накален до предела. Полковник Траутмэн довел шифровальщиков до бешенства. Радиоволны неслись через страны, хребты и реки и, едва успев достигнуть цели, вновь возвращались с бешеной скоростью. Авианосец "Нимиц" медленно утюжил воды Оманского залива, а в его радиорубке полковник Траутмэн лихорадочно запрашивал военно-воздушную базу "Каиро-Вест", что с "Геркулесами" и почему с ними нет автономной связи, когда до начала операции остаются считанные часы. Потом он носился по палубе, как начинающий входить во вкус молодой боцман, и делал разнос командирам вертолетов и "зеленым беретам", попадавшимся на его пути: за оторванную пуговицу, за неисправный маслопровод, за берет, надвинутый не на то ухо.
Если бы Рэмбо увидел его в те минуты, он не узнал бы своего всегда невозмутимо-спокойного учителя и не мог понять причины его возбужденного состояния. Были операции и более сложные, и более рискованные. Что же случилось сейчас?
Траутмэн, конечно же, мог бы объяснить свое душевное состояние, но вряд ли бы он открылся кому бы то ни было и поделился своим смятением. Он более, чем кто-либо, знал, что операция обречена на провал, и тем не менее обязан был провести ее. Он давно уже понял, что он и его мальчики такие же заложники, как и члены дипломатического корпуса в Иране. Заложники своих политиков, которым ровным счетом наплевать и на свое посольство, не представляющее ни для кого никакого интереса, и на сотню "беретов", не имеющих никакой ценности, и на него, полковника Траутмэна, который всегда был пешкой на втором поле, лишенной шансов превратиться в ферзя. Все они должны будут лечь на шахматном поле большой политики. И вот тогда, когда они лягут, и начнется настоящая игра: игра великой Америки с посмевшим возмутиться карманным Ираном.
Но Траутмэн был солдатом. А солдатами командовали политики.
Он мог презирать их, ненавидеть, не уважать, но они были избранниками народа и выражали его волю. Воля же народа для Траутмэна была превыше всего. Если стране нужна его жизнь — "ради защиты национальных интересов США", как сказал президент, — он отдаст ее безропотно и с сознанием честно выполненного долга. На его гроб ляжет звездно-полосатый флаг, и троекратный салют разбудит в сердцах соотечественников благодарное чувство к защитнику их интересов. О большем полковник не мог и мечтать.
