Только бы вот снова не попутал бес рогатый… Одна вот она такая, наша Расеюшка: греш-ная и в вечной покаянной молитве. Придет время и воцарится во благе, явит миру себя в диве, когда петух еще побольнее клюет в самое ее темечко. Красный-то только оморо-чил…
Городские моховцы и тут подхватили высказы художника: "В светлое будущее целимся, а вот где оно?.. Звездочет указал бы на верную звезду, но вот как ее увидеть не поднимая глаз?.. Да и звездочета надо из мертвых воскрешать, и опять же, где такого мага сыскать?.." Ответа как бы и нет, все в вопросах.
Дмитрий Данилович больше молча слушавший веселую болтовню, бросил, как в костер полешко, свое слово: — От печки к порогу вроде бы силимся отшагнуть, а порог перестуќпить — духу не хватает… Да и охоты уже у многих нет. За порогом привычней быть.
Андрей Семенович за разговорами все пристальней вглядывался в узоќрные знаки столешницы. Для каждого Корина в ней таился как бы свой знак. И были ответы на все вопросы, говорившиеся за этим столом… Дерево древней сосны лучилось накопленный в ней отепляющий светом небес. В нем и стереглась память ушедших для живых. Для того сосна эта, отбыв свой срок на воле, и вошла в дом избранника-крестьянина всех единящим столом.
— Мы то и дело призываем друг друга что-то создавать, и даже твоќрить во имя бу-дущего, — как бы раздумывал вслух Андрей Семенович. — А самим нам в своей жизни вро-де бы ничего и не надо. Не ты живешь на земле, и не я, а масса наша. У нее вот и нет лика, как вот и не может быть своего светлого будущего. Живой-то мир утверждается личќностями, творцами. При безответных всех — нет творца!.. Неоткуда ждать и всеобщего блага… Дедушка Данило сотворил этот стол, мечтая о большом, а сын его, Дмитрий Дани-лович, — творец Данилова поля. Это творение личностей, оно согревает. Как вот Бог — Един создатель Мироздания, так и человек един воссотворитель своего на земле по по-добию Творца… В каждом сотворении — сам Творец. В Божьем — Всевышний, в человечьем — личность. В иконе вот присутствует тот, кого она изображает, так и в деле мастера — сам мастер…
Это было высказано художником при полной тишине. Словно было прочитано за-ветание при молчаливом слушании люда господнего.
На столе царственным троном возвышался самовар. Зрил в таинстве на стражду-щих и обремененных. И вдруг, нарушив тишину, издал взывной и настораживающий шум, ровно кто сердито шевельнул в его утроќбе тлевшие уголья… Все невольно переглянулись. В этом возникшем шуме как бы услышился глас поля, леса, реки. Для художника в нем был еще и отзыв на "правду" Сергухи Необремененного. И блиќзкой вот к этой "правде" городской родни Кориных. Скорый на слово Юра это по-своему и высказал:
