Дмитрий Данилович оставался в стороне от таких, не от сердца идуќщих разговоров городских гостей, а вроде как подсказанных им. Давно ли все они всякое свое старое охаивали и рушили. На то была напущена мода — охаивать. Теперь вроде бы мода жалеть то, что хулили. И они опять толпой лезут наперед. Говорят с высмехом о "бытии", которое вчера определяло их сознание. Художник тоже с молчаливой ухмылкой прислушивался к их "разговоренности". Вглядывался в лика и увлеченно рисовал. Говорили и судили не о своем деле, выругивали что-то случаќйно им помешавшее. Да и было ли ныне у кого-то свое дело-мнение?.. Всякое свое в глуби души и плоти — творится сердцем. О таком деле не кричат. Его тихо сберегают своей заботой, как вот сберегает пахарь засеянное самим поле.
Юра, муж Насти, вплел в разговор анекдот о двух косарях, кои, помахав нехотя косой, сели под куст "давить бомбу". С усмешечкой опќравдывались друг перед другом: "А что нам до косьбы, председатель "сводкой" все скосит". И добавил, может услышан-ное в автобусе: "Сумей с бумажкой ужиться, и не надо прыгать и суетиться".
Иван на это ответил:
— Не всегда и все на виду. За издевкой над собой и хорошего уже себе не замечаем. А увидим — недоверие: откуда, свое ли?.. Вот Ниќколай, брат Тарапуни, от деда Галибихи-на кузнечное ремесло перенял. И железного прута фигурки выковывает. Изобразил Нико-лая Петровича, и подсунул ему на стол. Кто на глянет: наш председатель. Тарапуня и на-звание фигурке: "Пред отчет вымудривает".
— И не надо бы насмехаться-то, — подала голос Анна Савельевна. — У человека должность такая, все от Бога… Смирновы-то знамо, озорќники и пересмешники.
— Да Николай Петрович, мама, и не обижается, — сказал Иван, вспом-нив рассказ матери, как Ленька Смирнов, этот самый Тарапуня, с братом Колькой, "гакнули" в ухо лежавшим быкам, на которых боронила мать. Быки с перепугу вскочили и забежали в Шелекшу… Это было сразу после войны. О председателе сказал: — Фигурку Кольки он так и держит на столе. Кто не глянет, спрашивает: "похож?.."
Андрей Семенович отложил кисть, по школярски потер ладони одна о другую, будто диковинку какую узрил, высказал, окинув гостей взглядом:
— Святая Русь, ничего не боюся, хулой и высмехом не устыжусь. С коќлен подни-мусь и со крестом на вые в мире остаюсь… А на уме у нее всегда обычное: "Нам-то что, а вот каково супостатам при нашем терпении". — Переждал в раздумьи и как бы сделал вы-вод: — Уж коли демиургины оберегаются высмехом самих себя, значит близится царство небесное.
