Он взял ее за плечи и, держа так на расстоянии вытянутых рук, как бы вопрошал кого-то невидимого тут:
— А что нас с тобой может ждать?.. — И обратился как бы не к Татьќяне, а к этому невидимому: — ответь вот?..
Татьяна обезоружила его, высказав тоже как бы не от самое себя:
— Это жизнь!.. — На него глянули из темноты глаза мученицы все с той же светлой иконы. — Ты живой, и я живая… Любить-то я могу тебя… Мужика-то я и без тебя нашла бы.
Он ослабил руки. Минуту так еще постояли. Она сама его заторопила к дому.
В полосе света под окнами увидели старуху Ручейную. В дом вошли вместе с ней. Там уже рассаживались к чаю.
— А мы прогулялись перед чаем, — пропуская вперед таќтарку, проговорила Татьяна Александре.
Марфа Ручейная при этих словах Татьяны вышла наперед, чтобы всем показаться: вместе вот были. Видная, в черном, как бы и взяла все на себя, подходя к старухам.
Дмитрий Данилович, подсаживаясь к столу, повторил про себя печаќльные слова Анны: "Жизнь-то, Митя, моя и прошла. Покалечила судьба, наказала вот за что-то, А за что такое, и не узнаешь… Меня-то уж ладно, а тебе-то каково…" И тут же слова Татьяны: "Это жизнь…"
В Сказанном Анной была жалость ее к нему. Она как бы все предугадывала и предвидела. "Наказанность" его своей болезнью заставляла ее самое страдать за него. Сегодня, когда он уходил в гости один, без нее, за все его как бы прощала. Слышалось: "Так и сходи, чего же тут!.." Он остро почувствовал, что обидел Анну нежеланно. Но странќное дело, раскаяния не было. Он любил Анну и верен был ей по-христиански. В невольном мысленном грехе, сама Анна не велела ему виниться и перед ней, и перед Богом. К Анне у него оставалось святое чувќство долга перед ней. Оно ничего не отнимало от нее. Татьяна возниќкла зовом неугомонной жизни. И это не вина его… Но тут же осознаќвалось и другое: открыться-то Анне в том своем чувстве к Татьяне он вот не мог. Мешал стыд, эта самая неосознанная вина. Значит ниќчего тут не поддавалось рассудочному оправданию. Будут муки и у него, и у Татьяны. Только бы Анна этим вот не мучилась.
Сели к столу, Татьяна подала ему и Андрею Семеновичу чай. Положиќла на тарелки по середке пирога. Выслушав благодарность художника, задержалась возле них. Легкая и возрадованная, сказала:
— Поухаживать- то и некому за вами, так вот я и поухаживаю.
Пытливые бабы, группкой сидевшие за круглым столом, тут же и не преминули отозваться:
— Губа-то не дура, видит вот куда глаз вести.
