Папа Исай съел гречневую кашу и теперь доедал разогретые капустные котлеты, политые кислым молоком… Оконные стекла подрагивали от порывов ветра, шел уже сильный дождь. Вспышка молнии на мгновение осветила темноту за окном, блеснули мокрые стены, мокрые, растрепанные ветром ветви деревьев, и, прежде чем молния погасла, Юрий Дмитриевич увидал прижатое к стеклу чье-то мокрое лицо.
— Слепорожденный, — прошептал он, поежившись от внезапного озноба, — в окно заглядывает…
Папа Исай тоже испуганно попятился к ширме, крестясь, а Зина побледнела, затем кинулась и опустила штору.
— Он часто так, — сказала шепотом Зина, — стоит и смотрит, вернее, слушает…
В дверь застучали.
— Зина, — крикнул слепорожденный, — открывай, я говорить с тобой хочу.
— Аким Борисыч, — сказала Зина, — поздно уже, я уже сплю.
— Врешь, — крикнул Аким Борисыч, — у тебя свет горит, ты любовника принимаешь. — Он вновь сильно ударил в дверь.
— Не открывай, — крикнул папа Исай, — пьяный он… Фу, дьявол…
— Открой, — сказал Юрий Дмитриевич, испуг прошел, он был вновь спокоен, и лицо у него было решительное.
Юрий Дмитриевич подошел к двери и откинул крючок. Слепорожденный ворвался в комнату. Он был страшен… Вода текла с него ручьями. Китель, брюки, волосы, даже черные очки были испачканы глиной, ботинки разбухли. В левой руке у него был помятый, истерзанный букет цветов. Дышал он тяжело, со всхлипом, и из теплого гнилого зева его прямо в лицо Юрию Дмитриевичу бил острый спиртной запах.
— Доктор, — сказал слепорожденный, — я узнал тебя, доктор… И этот проклятый церковник тоже здесь…
Папа Исай присел за ширмой, Зина забилась в дальний угол, один Юрий Дмитриевич стоял неподвижно, лишь когда он поправил очки, видно было, что рука его слегка дрожит.
— Как вы узнали, что свет горит, слепорожденный? — спросил Юрий Дмитриевич.
— Стекла теплые, — ответил слепорожденный, сбитый с толку спокойным вопросом Юрия Дмитриевича.
— Аким Борисыч, — крикнула Зина из своего угла, — вы не ходите ко мне… Я другого люблю… А вас я боюсь… Я в милицию пожалуюсь…
— В какую милицию, — сказал Аким Борисыч, — церковница… Ты советское учреждение позоришь, ты коллектив наш позоришь…
— Лазутчик, — крикнул Юрий Дмитриевич, — приспособился к нашим словам, к нашим лозунгам… Пойдем туда, где нет лозунгов, только дождь, только природа…
— Не ходи, — крикнула Зина, — он пьян… Это страшный человек… Он покалечит, он изувечит тебя…
— Это не человек, — сказал Юрий Дмитриевич, — это другое мыслящее существо… Если они захватят землю, то не станут уважать наши идеалы… Идеалы зрячих… они нам будут попросту выкалывать глаза… Человек должен бороться за свои глаза…
