Юрий Дмитриевич поднял руку и вытер холодный пот со лба и висков. Сердце сильно колотилось и болело. Он взял себя за запястье и сосчитал пульс, глядя на часы. Было сто тридцать ударов в минуту вместо нормальных семидесяти. Юрий Дмитриевич сидел в небольшом палисаднике. Метрах в пяти, на травянистом газоне, из трубы плескал, тек ручеек воды. Возле ручейка суетились воробьи. Переулок был пуст, и Юрий Дмитриевич ждал минут десять, пока на посыпанной песком аллее появился мальчишка на детском двухколесном велосипеде. Юрий Дмитриевич вынул носовой платок, жестом подозвал мальчишку и неожиданно каким-то незнакомым хриплым басом сказал:
— Намочи… Принеси…
Мальчишка взял платок, поставил велосипед и хорошо намочил платок, так что текли струи. Юрий Дмитриевич схватил платок и плеснул себе в лицо. Мальчишка стоял, смотрел с любопытством и не уходил.
— А теперь иди, спасибо, — сказал Юрий Дмитриевич.
Едва мальчишка отъехал, Юрий Дмитриевич жадно припал к платку губами, начал сосать его. Стало легче, сердце уже стучало потише, а налетевший ветерок приятно освежал. Наконец Юрий Дмитриевич встал, сам подошел к трубе и напился до отвала. Затем он намочил платок и, вернувшись на скамью, приложил платок к затылку.
Юрий Дмитриевич вынул из кармана скомканную повестку, прочел, вышел к трамвайной остановке и ехал минут пятнадцать по длинной горбатой улице. От припадка осталась лишь легкая слабость в пояснице и металлический вкус во рту.
Отделение милиции помещалось в многоэтажном доме, перед которым был тоже палисадник. На скамейках сидело несколько богомольных старушек, Кондратий в монашеской рясе и Сидорыч в парусиновом картузе.
Юрий Дмитриевич сел поодаль, и тотчас к нему подошел широкоплечий загорелый мужчина в куртке необычного фасона с короткими рукавами.
— Простите, — сказал он. — Я смотрел список свидетелей. Вы преподаватель мединститута?
— Да, — сказал Юрий Дмитриевич.
— Рад познакомиться, — сказал мужчина и протянул руку. — Мастер спорта Хлыстов.
— Приятно, приятно, — пожимая руку, ответил Юрий Дмитриевич.
— Я также доцент, — сказал Хлыстов, — кафедры футбола… Выделен в качестве общественного бека… — Хлыстов улыбнулся. — Однако думаю превратиться в общественного форварда…
— Я не болельщик, — сказал Юрий Дмитриевич, — я не понимаю терминов…
— Очень жаль, — сказал Хлыстов, — ну, в общем, значит, я общественный защитник… Если только эти церковные крысы доведут дело до суда, этот суд будет не над Кешей, а над церковниками… Я со следователем говорил… В конце концов, парень выражал свой инстинктивный протест против векового мракобесия… Против аутодафе… Против, понимаешь, сожжения Галилея…
