— Я знаю из учебника астрономии, — сказал он, — звезды — это тоже жара или холод… Внешний вид — обман… Реальность — это прикосновение… Иногда я вижу сны, и мне снятся только прикосновения… Мне снится твердое или мягкое, жаркое или холодное, мокрое или сухое…
— А форма, — спросил Юрий Дмитриевич, испытавший уже совсем новое чувство, вернее, предчувствие чего-то неизведанного, хоть и находящегося рядом, — вы ведь ощущаете линию плоскости…
— Вы путаете меня с ослепшим, — сказал Аким Борисыч. — Это совершенно жалкие люди… Хуже зрячих… Они тоскуют по своему рабству… Меня воспитала мать, которая тоже была слепорожденной… А отец мой был ослепший… Это был жалкий человек… Просыпаясь утром, он ругался и плакал… Он кричал, что ненавидит темноту, а напившись пьяным, пугал меня вечной темнотой… Глупец… Единственное, что я не могу себе представить даже приблизительно, это темноту… Форму же я представляю себе, линию, выпуклость, но всегда она должна быть либо теплой, либо острой, либо мокрой… Однажды я тяжело заболел и представил в бреду три линии, пересекающиеся между собой концами, и эти линии лишены были ощущений… Мне показалось, что они с трех сторон сдавили мне голову… И мне показалось, что я либо умер, либо разом понял нечто великое…
— Это треугольник, геометрическая фигура… — сказал Юрий Дмитриевич. — Вы увидели его в бреду, как зрячий… — И вдруг он подумал, что перед ним сидит не человек, а какое-то другое мыслящее существо, просто приспособившееся к жизни среди людей и перенявшее их привычки. Минуту-две Юрий Дмитриевич смотрел на Аким Борисыча с напряженным вниманием, пока тот не протянул руку и не зачерпнул салат, правда, неловко, рассыпав по скатерти, — он был в некотором волнении.
— Со мной тоже такое бывало, — тихо сказал Юрий Дмитриевич, — сегодня утром на ступенях… Знаете эту крутую улицу, которая упирается прямо в небо… Тротуар там сделан асфальтовыми ступенями… А сверху гремит соборный колокол…
Аким Борисыч зачерпнул новую порцию салата, уже потверже, видно, он справился со своим волнением, а рассказ Юрия Дмитриевича об асфальтовых ступенях не тронул его.
— Тут в деревне в церквушку один слепой ходит, — сказала молчавшая до этого Зина, — святой человек… Истощил себя, молитвой да хлебом живет…
— Это ослепший, — сердито сказал Аким Борисыч, — я уверен, это ослепший, а не слепорожденный… Слепорожденный весь внутри себя живет… На что ему Бог… Бога зрячие выдумали, чтоб оправдать порабощение свое… Пройдут тысячелетия или миллионы лет, и человек слепым рождаться будет…
