И необходимо признать, что факт переходов Черчилля в 1904 году из консерваторов в партию либералов, а 1923 году вновь в консерваторы был и для потомка герцога Мальборо, и для политика его уровня так же невероятен, как если бы он и вправду ходил по Даунинг-стрит с сигарой и… босой. Эта полная независимость от своего класса, от диктата своих корпораций (политиков, писателей, историков) и, главное, абсолютная независимость от современных им условностей и мыслительных штампов — вот что объединяет сэра Уинстона и графа Толстого.
И если только вы способны правильно понимать, что есть нонконформизм в данных условиях, вы безусловно признаете величайшим британским нонконформистом сэра Уинстона, выдававшего в том числе такие перлы:
Лучший аргумент против демократии — пятиминутная беседа со средним избирателем.
(Это в стране, где чуть ли не главная гордость — многостолетняя избирательная система.)
У него были все ненавистные мне добродетели и ни одного восхищающего меня порока.
(Тоже не слабо в обществе консервативных и пуританских традиций.)
Фанатик — это человек, который не может изменить взгляды и не может переменить тему.
(Очень может быть.)
И пусть один из них Нобелевскую премию принял, а позицию другого несколько лет «нобелевские комитетчики» зондировали через родственников («Не пошлет ли?» — прогнозируемый отказ знаменитейшего писателя мира мог сильно повредить, как считали, престижу недавно учрежденной премии. Тогда составлялись тонкие интриги по убеждению графа премию все же принять, но безуспешно), главное, что объединяло Толстого и Черчилля, — их свобода и независимость в суждениях и в литературных творениях.
Наделенные огромным запасом витальности, они весьма схоже относились и к медицине. И знаменитое толстовское: «…несмотря на то, что князя NN лечили врачи — он выздоровел». И черчиллевские: «В молодости я взял себе за правило не пить ни капли спиртного до обеда. Теперь, когда я уже немолод, я держусь правила не пить ни капли спиртного до завтрака», «В моем возрасте я уже не могу позволить себе плохо себя чувствовать».
Но что, собственно, нового может сказать автор о столь известных личностях, и где анонсированная продуктивность их сопоставления?
Возьмем самую главную из обсуждаемых тем: причины Второй мировой войны. Черчилль в своей книге «Вторая мировая война» (Churchill W.S. The Second World War. London, 1951) не утомляет нас, читателей, (как не утомлял и себя, писателя), особо развернутыми статистическими или архивными исследованиями. (Представить страшно, какими томами таблиц производства стали, угля, графиков роста безработицы, вооружений, населения, тоннажа линкоров и т. д. можно окружить эту тему.) Ту рутину, которой занимались историки-ремесленники, ее ведь и Лев Толстой презирал необычайно. Помните, как он, Лев Николаевич, выражал суть их (ученых-ремесленников) работы:
