— Дай посмотреть! — требовательно повторила Нинка, и, не дожидаясь разрешения, схватило крылышко. — Ой, жжется!
Тут не выдержал и я и осторожно, одним указательным пальцем дотронулся до золотого крыла. Нинка была права, крыло действительно "жглось". Когда спустя пять лет меня впервые как следует тряхнуло током, я понял, на что больше всего было похоже то ощущение. Одной Лизе всё было нипочем, и она с удивлением смотрела на наши испуганные физиономии.
— Вы чего? Кто жжется?
— Оно, — плаксиво протянула Нинка, с неприязнью глядя на крылышко. — Выброси его! Оно плохое!
— Вот ещё! — фыркнула Лиза. — Зачем выбрасывать такую штуку? Я лучше домой отнесу. Папа наверняка знает, что это такое.
— Выброси! — заныла Нинка, готовясь зареветь по-крупному. Но Лиза только помотала головой:
— Неа. Мне оно нравится.
Я же почему-то вспомнил все самые страшные истории, которые я читал сам или слышал от взрослых. Про внеземной разум, инопланетян и ещё какую-то подобную чушь, которую печатают в тоненьких журналах с названиями вроде "курьер-экспресс" или "нло". Кстати говоря, класса так до седьмого я и понятия не имел, как же расшифровывается аббревиатура "нло". Я вообще не знал, что это аббревиатура, мне казалось, что так называют космические корабли пришельцев. Когда я начал думать про инопланетян, я почувствовал, как сердце застучало часто-часто, в горле встал какой-то комок и по спине пробежал неприятный холодок. Я посмотрел на Нинку, на лице которой застыло наполовину брезгливое, наполовину испуганное выражение и понял, что крыло действительно плохое, и чем раньше Лиза его выбросит, тем лучше. Но Лиза, казалось, забавлялась нашим страхом перед крылышком так, как ещё недавно забавлялась страхом перед Альфонсом Доде. Я уверен, что Лиза любила чужой страх, даже наслаждалась им. Когда она стала взрослой, её любовь к чужому страху только возросла и я уверен, что с Нинкой она поступила не лучшим образом. Я уже говорил, что она сделала с Ниной? Я расскажу, непременно расскажу. Но то взрослая Лиза, а вот Лиза-ребёнок осторожно мяла золотое крылышко в пальцах и всем своим видом показывала, что ей всё нипочем.
— Брось его! — наконец, сказал я, почему-то стараясь не заглядывать Лизе в глаза. — Кто его знает, что это за штука.
— А я домой хочу, — внезапно заревела Нинка. — Я тут боюсь!
Как не стыдно было признаваться, но и мне было как-то не по себе. Лес, такой родной и знакомый лес, лес, исхоженный нами вдоль и поперёк, вдруг показался враждебным, зловещим. В стройных соснах, в маленьких ёлочках, в кустах черники, всюду чудилась мне какая-то скрытая угроза, в каждой травинке мерещился непонятный враг. И я совру, если скажу, что страх обуял всё моё существо, нет, к страху примешивались изрядная доля любопытства и совершенно ни к месту проснувшийся охотничий инстинкт. С одной стороны больше всего мне хотелось сбежать из этого жуткого леса куда подальше, промчаться мимо поселкового магазина, может быть, даже подраться с целой ватагой пацанов с пятой улицы. А вот с другой стороны мне с мальчишеским азартом хотелось выяснить, что за существо потеряло это крыло, хотелось разузнать всё о том, почему золотое крылышко обжигало нас с Ленкой и не причиняло вреда Лизе. Но потом я перевёл взгляд на Нинку, которая давно выронила корзинку и стояла, обхватив правой рукой левое запястье, и страх перевесил.
