— И? — Кучеренко любовно наносит на полотно еще один мазок.
— Не могли бы вы и мне нарисовать на память уголочек комнаты? Моей.
— Картины, девушка, не рисуют, а пишут, — поджав губы, говорит Серафима Евгеньевна.
— Ах, да какое это имеет значение?! Так как, Яков Савельевич?
— Если дамочка просит, — пожимает плечами Кучеренко. — Отчего же не изобразить?
— Но… — Серафима Евгеньевна никак не может понять, почему такая простая мысль пришла в голову не ей, а безмозглой Виолетте: попросить Кучеренко написать интерьер комнаты, так сказать, на память. — Но Яков Савельевич уже обещал мне!
— Что обещал? — удивленно смотрит на Ирисову Кучеренко.
— Написать комнату. Мою комнату. А я вам, Яков Савельевич, за это погадаю, — кокетливо говорит пожилая актриса.
— Нет! — вдруг в ужасе кричит Кучеренко и бросает кисть. — Нет! Не надо! К черту ваше гадание! К черту!
— Но это же только карты, — шепчет расстроенная Серафима Евгеньевна, потом достает платочек, всхлипывает, промокает глаза, еще раз всхлипывает и наконец выбегает в слезах.
— Старая корова! — пожимает плечами Виолетта и подходит к Кучеренко. Тот весь как-то съеживается, испуганно начинает крутить головой по сторонам.
— Что-то подать? Тряпку? Эту, как там ее… Палитру? — невинно спрашивает Виолетта.
— Да нет, я уже закончил, — бормочет Кучеренко.
— Сколько вам лет, Яков Савельевич?
— Шестьдесят… один. (Согласно анкете, размещенной на сайте, ему на четыре года больше.)
— Ну да! А на вид так и не скажешь! — Все-таки какая наглая, бесцеремонная девица! — То есть я хотела сказать, что выглядите вы гораздо моложе. Ну, лет так на пятьдесят… с чем-то. У вас такая подтянутая фигура, такое мужественное лицо! Вы, Яков Савельевич, похожи на одного американского киноактера. На Брюса Уиллиса.
Тривиальный прием, старый как мир, но Кучеренко клюет. Ноги у Виолетты бесподобные.
— Э-э-э… А кто это?
— Как? Вы не знаете Брюса Уиллиса? — Виолетта с сомнением смотрит на пенсионера и что-то прикидывает. — А кого из американских актеров вы знаете?
— Мы больше нашими, отечественными, интересуемся, — вздыхает Кучеренко. — Когда комнатку-то будем писать?
— Да хоть сейчас! — невинно распахивает блондинка глаза, похожие на лужицы фиолетовых чернил. — А портреты вы не пробовали писать, Яков Савельевич? Я бы вам охотно попозировала, Яша.
Кучеренко закашлялся, словно поперхнувшись. Виолетта ему годится уже не в дочки — во внучки.
— С портретами у меня как-то не получается, — бормочет он.
